"В лесу прифронтовом" - читать интересную книгу автора (Абрамов Сергей Александрович)3В сторожке Димка набил рюкзак пустыми бутылками. Олег вооружился спортивной сумкой. Старков – по праву именинника – шел налегке. Они пошли вдоль реки, чтобы – по предложению Старкова – осмотреть пару экранов и понаблюдать за поведением возникшего возле них поля. – Не за час, так за два обернемся, – сказал Старков. – А с Рафом ничего не случится – подождет: я ему детектив оставил. Жгучие тайны Питера Чейни. Дотошный Олег приступил к выяснению подробностей удавшегося наконец эксперимента. – Вот скажите мне, – рассуждал он, – если поле стабилизировано, то в каком времени мы сейчас живем? Если в сегодняшнем, в нашем, то, значит, поле никак не влияет на настоящее. А я склонен предположить именно это… – Почему? – полюбопытствовал Старков. – Сторожка на месте. Пустые бутылки – тоже. Мы идем в сельпо именно сегодня, а не вчера и не завтра. Лес не изменился: те же деревья, та же осень. И дождь льет тот же, что и до опыта. Логично? – Нет, конечно. К примеру, сторожка была здесь и вчера, и год назад. И осень началась не сегодня. И дождь уже который день поливает. И в прошлом году небось поливал. И лет десять назад. А то, что мы идем в сельпо – Но что-то должно было бы измениться, – не сдавался Олег. – Что именно? – Не знаю. Ваша теория, между прочим, тоже ничего здесь не объясняет, – позлорадствовал он. – Моя теория, – наставительно сказал Старков, – говорит следующее: временное поле не меняет настоящее, тут ты прав. Но оно может приносить с собой какие-то элементы своего времени, вероятно прошлого. Какие элементы – этого я не знаю. Вообще-то в моей теории столько белых пятен, что ее скорее можно назвать гипотезой. – Старков поскромничал, но не удержался – добавил: – Правда, гипотезой, подтвержденной экспериментом. Они свернули в лес, продрались сквозь кусты орешника, выбрались на узкую лесную дорогу – по ней вчера Олег добирался домой, – мокрые с ног до головы: во время дождя из чащи кустарника сухим не вылезешь. Олег встряхнулся по-собачьи, выругался сквозь зубы: проклятая погода, проклятый лес – и вдруг прислушался: – Где это? Где-то совсем рядом, быть может метрах в трехстах, надсадно заревел грузовик. Это был именно грузовик: Олег хорошо разбирался в машинах! – и двигатель ревел потому, что не в силах был вытащить тяжелую машину из липкой дорожной грязи. – Сели, – констатировал Олег. – Интересно, кто это? – Пошли посмотрим, – предложил Димка. – Все равно по пути. Они шли, хлюпая резиновыми сапогами по лужам, Димка громыхал стеклотарой в рюкзаке, что-то приглушенно насвистывая. Старков и Олег вели бесконечный теоретический спор о проблемах обратимого времени. Димку спор не интересовал, он слышал его много раз, может быть только в других вариантах, но суть не менялась. «Псих Олег, – беззлобно размышлял Димка. – Ну чего он лезет в эту трясину? Старков его слушает, ждет, когда он начнет захлебываться, подтащит к берегу и опять отпускает: побулькай, малыш. У Старкова это называется „тренинг мышления“. Судя по всему, я к этому тренингу абсолютно не способен…» Он шел впереди – Олег и Старков отстали шагов на десять, – и, быть может, именно поэтому он первым услышал голоса людей с застрявшей машины. Машина время от времени надсадно ревела, потом шофер выключил зажигание, и наступила тишина, в которую и прорвались фразы, почему-то не русские, а немецкие. Говорили не как преподавательница немецкого в Димкиной школе, а чисто, даже грассируя. – Пошевеливайся, скотина! – как понял Димка, кричал один надсадно и хрипло, и тоненько, по-скопчески отвечал другой. – Я послал троих за сучьями, герр оберштурмфюрер. Слышите – уже работают. Через пять – десять минут выберемся. В лесу раздавался топор дровосека, совсем как в знакомом стихотворении. – Что за комедия? – обернулся Димка к Старкову. – Киносъемка, что ли? Старков не ответил. Он отстранил рукой Димку, приложил палец к губам: молчите, мол! – прошел вперед до поворота, остановился прислушиваясь. Двигатель снова заурчал, и тот же баритон сказал строго: – Не мучай машину, болван. Его величество гневается и вполне может залепить тебе пару суток карцера. Ганс с ребятами принесут сучья, и мы вылезем из этой русской грязи. Олег и Димка с удивлением смотрели на странно побелевшее лицо Старкова: испугался он, что ли? – Что они говорят? – спросил Олег. Немецкого он не знал. – Тихо! – вполголоса приказал Старков, и было в этом приказе что-то незнакомое, чужое: пропал Старков-весельчак, Старков-шутник и неунывака, появился другой – властный и жесткий. – Тихо! – повторил он. – Назад в лес! Они прошли за ним, подчинились – недоумевающе, молча переглядывались, продираясь сквозь мокрый кустарник, остановились у разлапистой высокой березы, еще не потерявшей желтой листвы. – Ну-ка, давай наверх, – приказал Димке Старков. И Димка – сам себе удивлялся! – не задавая лишних вопросов, схватился за нижнюю ветку, подтянулся сквозь потоки дождя с дерева, проворно полез вверх. – Посмотри, кто это, – сказал ему Старков, – внимательно посмотри и быстро спускайся. – Он обернулся к Олегу и пояснил: – Береза высокая. С нее всю дорогу видно: сам проверял… Димка, уже добравшийся почти до верхушки, издал какое-то восклицание: удивился не удивился, охнул вроде. А Олег подумал, что Старков почему-то темнит, – знает о чем-то, а говорить не хочет. Ну что он предполагал увидеть с березы? Застрявшую машину? Так зачем такая таинственность? Выйди на дорогу и посмотри… По-немецки они разговаривают? Ну и что? Может быть, действительно киносъемка. На натуре, как это у них называется. Он все еще недоумевал, когда Димка буквально скатился вниз, доложил задыхаясь: – Две машины. Одна грузовая, фургон: она-то и села… Другая – маленькая, «газик», по-моему. Вокруг – человек тридцать. Подкапывают землю и слеги под колеса кладут. Только… – Он замялся. – Что – только? – Старков подался к нему. – Только одеты они как-то странно. Маскарад не маскарад… – Форма? Димка кивнул: – Черная. Как у эсэсовцев. Может быть, и в самом деле кино снимают. – Может, и снимают… – протянул Старков, замолчал, о чем-то сосредоточенно думая, медленно закурил. Молчали и ребята, ждали решения, знали, что оно будет: когда Старков – Вот что, парни, – сказал Старков. – Может быть, я – старый осел, тогда все в порядке, а если нет, то дела плохи: влипли мы с вами в историйку. Сейчас быстро идем домой, забираем Рафа и будем решать… – Что решать? – чуть не закричал Олег. Старков поморщился: – Я же ясно сказал: тихо! А решать будем, что делать в создавшейся ситуации. – В какой ситуации? – Дай Бог, чтобы я ошибся, но, кажется, наш удачный опыт получил неожиданное продолжение. По-моему, эта машина и эти люди в маскарадных костюмах – гости из прошлого. Помнишь наш спор, Олежка? Олег вздрогнул: чушь, бредятина, не может этого быть! Прошлое необратимо. Нельзя прокрутить киноленту Времени назад и еще раз просмотреть кадры вчерашней хроники. Теория Старкова верна – бесспорно! Но человеческая психика – даже психика без пяти минут ученого! – не в силах поверить в ее практическое воплощение. Ну существует же где-то предел реального? А за ним – пустота, ноль в степени бесконечность, бабкины сказки или просто фантастика. Олег оборвал себя: рассуждает, как досужие сплетницы на лавочке у подъезда. Та же логика: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Нет такой формулы! Все может быть, если это «все» – наука, а не мистика. А где тогда граница между наукой и мистикой? То, что поддается научному объяснению, – наука. Удобное положение… А если завтра оно объяснит какое-нибудь мистическое явление? Мол, так и так: научное обоснование, графики и таблички, точный эксперимент и – никакой мистики. Такое бывает? Еще как бывает! Все сегодняшние достижения цивилизации когда-то показались бы мистикой даже самому просвещенному человеку. Электрическая лампочка? Ересь, фокусы! Искусственное сердце? На костер еретика врача! Да что там ходить за примерами: временное поле Старкова – тоже, в сущности, мистика. Или так: было мистикой до сего дня. А сейчас оно действует вполне реально. Вон какой подарочек принесло – берите, радуйтесь… А чему радоваться? Гостям из прошлого? Но они не знают, что попали в будущее. Да и узнали бы – не поверили! А гости, судя по всему, агрессивные. Они существуют тридцать с лишним лет назад, вешают, стреляют, поджигают. Они еще не знают, что их ждет завтра: для них – завтра, для нас – вчера. Они еще уверены в своей непобедимости. Они еще чувствуют себя хозяевами на нашей земле. Они еще живут – эти сверхчеловечки из учебника новейшей истории… – Интересно, из какого они года? – вдруг спросил Димка. – Не все ли равно? – отозвался Олег. – Сорок первый тире сорок четвертый. – Как раз не все равно. В сорок первом они наступали, а в сорок четвертом драпали. Есть разница? В разговор вмешался молчавший до сих пор Старков: – Разница есть, конечно, но для нас она не принципиальна. Год, вероятно, сорок второй – я тогда партизанил в этих лесах. А каратели, может быть, те же самые, что и тогда поджигали и вешали. Главное, что это враги, мальчики. И мы им – враги. И наплевать им, что вы все еще не родились. Попадись на глаза – пристрелят без сожаления. – Так что же нам – прятаться и дрожать от страха? – Олег спросил это с усмешечкой, но и Старков и Димка знали его «усмешечки»: Олег медленно приходил в ярость – верный признак. И Старков сказал спокойно: – Прятаться – да. А дрожать от страха, ясно, не будем. У нас три ружья против тридцати автоматов. Соотношение один к десяти. А что такое дробовик против «шмайссера»? Улавливаешь? – Не улавливаю, – зло отрезал Олег. – И с тремя ружьями кое-что сделать можно. Да и от заряда дроби в глаза не поздоровится. – Если попадешь, – добавил Старков. – А Димка не попадет, и Раф тоже. А у меня опыт есть, простите за нескромность. И поэтому вы будете подчиняться мне беспрекословно и точно. Вот тогда три ружья смогут принести пользу. Ясно? Ясно? Конечно ясно, что ж тут неясного. И нельзя было не подчиниться этому командирскому тону, этой доселе неизвестной им воле и силе человека, который умел весело шутить и смеяться, умел петь хорошие песни и знал повадки птиц и зверья, любил читать вслух Пастернака и Блока и создавал «сумасшедшие» теории. Но, оказывается, он умел еще быть жестким и сильным, умел приказывать и заставлял повиноваться. Словом, был физик Старков. И не его вина, что он опять превратился в партизанского комиссара Старкова. – Как ты думаешь, – спросил он Димку, – долго ли они еще провозятся на дороге? – Минут тридцать – не меньше. Может, и час. Здорово сели: больше чем на полколеса. – Вот что, – принял решение Старков. – Лезь на елку, следи за ними и жди нас. – Есть следить и ждать, – отрапортовал Димка, и Старков улыбнулся: – Вольно, солдат. Не скучай. Мы быстро. Он хлопнул Олега по спине, подтолкнул вперед, пошел следом, ступая на зависть Олегу почти бесшумно. – Патроны в ящике под столом, – сказал им вслед Димка. – Берите побольше. И Олег невольно вспомнил когда-то читанное о патронах, о снайперах, о партизанах в книгах о Великой Отечественной. Она окончилась тридцать лет назад и вновь началась для них – юнцов послевоенных лет, началась неожиданно и страшно в мокром осеннем лесу под Брянском, который знал и помнил войну: до сих пор еще колхозные ребятишки находят то стреляную гильзу, то ржавую каску. Что ж, возможно, сегодня к их «трофеям» прибавятся и другие – поновей… |
||
|