"Собирающая Стихии" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег Евгеньевич)

12. ЭРИК УЖЕ НЕ ОДИН

Дженнифер была очень похожа на Юнону. Поразительно похожа. Потрясающе похожа. Правда, волосы у неё были русые, а глаза голубые, но во всём остальном, включая неподражаемую улыбку, она была почти точной копией Юноны. И не только Юноны. И даже не столько Юноны, как...

Когда-то давно, задолго до моего рождения, жили-были две сестры. Несмотря на внушительную разницу в возрасте, они казались близнецами – таким сильным было сходство между ними. Внешне они отличались только цветом глаз и волос, а в остальном были так похожи, что сын старшей из сестёр не смог устоять перед чарами младшей и полюбил её как женщину. Это был громкий скандал.

Позже младшая из сестёр, Диана, в результате несчастного случая лишилась своего тела, однако волею Источника осталась в живых и получила взамен потерянного другое тело – пожалуй, ещё более красивое и совершенное, но не похожее на прежнее.

Так сходство между сёстрами было утрачено, на память остались только портреты прежней Дианы. Один из таких портретов я видел каждый раз, когда посещал её дом в мире, названном её именем – Сумерки Дианы. А поскольку я бывал в этом доме очень часто (до встречи с Александром, разумеется), порой даже подолгу жил в нём, то и спустя почти двенадцать лет помнил тот портрет в самых мельчайших деталях. И теперь я знай ловил себя на том, что представляю его без изображённой на нём Дианы. Казалось, Диана с портрета ожила и явилась мне во плоти, приняв имя Дженнифер. Всё-таки наследственность – удивительная штука...

Я внимательно выслушал сбивчивый рассказ Дженнифер о её злоключениях и смог кое-что прояснить ей в этой истории. Конечно, далеко не всё.

– Александр и Франсуа де Бельфор – один и тот же человек, – сказал я, когда Дженнифер закончила. – Он адепт Хаоса и умеет... вернее, умел скрывать свой Дар и с лёгкостью мог принять любой облик. Настоящего Франсуа де Бельфора он убил много лет назад... Гм. Так же, как и настоящего Мориса де Бельфора.

Дженнифер потрясённо ахнула. Вопреки тому, что она всячески отмежёвывалась от Александра, известия о его злодеяниях причиняли ей нешуточную боль. Мне было искренне жаль её; жаль до щемления в груди, до слёз. Для такой милой, чуткой и ранимой девушки это была настоящая пытка – иметь отца-негодяя...

– Но... но кто же тогда Морис? – спросила она.

– Он внук Артура, а следовательно, наш двоюродный племянник. Софи, кстати, тоже наша родственница. – И я поведал вконец обалдевшей Дженнифер ту часть своей истории, которую она не знала.

Впрочем, и я был немало потрясён. Александр мёртв! Окончательно и бесповоротно. Но убит он был не нашими могущественными родственниками, а простой смертной женщиной! Уму непостижимо...

А ещё я то и дело зябко поёживался, вспоминая свою преждевременную радость по поводу избавления от Александра. Тогда он был ещё жив, однако не рисковал соваться ко мне, опасаясь ловушки. Но хитрость моих родных не могла продолжаться бесконечно долго, рано или поздно Александр раскусил бы её – и, боюсь, это произошло бы раньше, чем я успел оклематься. К счастью, я оказался не столь ценной добычей для Александра, чтобы он ради меня рисковал собой. И к счастью, храбрая женщина по имени Джулия вовремя перерезала Александру глотку. Тем самым она оказала огромную услугу не только всему человечеству в целом, но и конкретно мне – за что я обязательно поблагодарю её, когда она проснётся. Правда, на месте Дженнифер я бы для пущей верности облил труп Александра серной кислотой или сжёг его на огромном костре – а затем станцевал бы на пепелище чечётку...

Под занавес своего рассказа я добавил:

– Так что, как видишь, невероятных совпадений оказалось ещё больше, чем ты думала.

Дженнифер налила себе четвёртую рюмку коньяка и молча выпила. Я пока не замечал у неё признаков опьянения. Она пила, чтобы расслабиться и снять стресс. Последние несколько часов были для неё сущим кошмаром, и поначалу, когда она только вышла из челнока, её трясло в истерике. После первых двух рюмок её состояние значительно улучшилось; а вот следующие две, по-моему, были перебором.

Сам же я не выпил ни капли – и не только потому, что решил вести здоровый образ жизни. Я был вдребезги пьян и без всякого спиртного. Впервые за много-много лет я в непринуждённой и дружеской обстановке общался с живым человеком. Наконец-то я разговаривал не сам с собой и не с образами родных и друзей, вызываемых мною из памяти, а с самым настоящим собеседником, который по-своему отвечал на мои вопросы, говорил не в такт моим мыслям, мог сказать что-то новое, неожиданное и спросить о том, о чём я даже не думал. Это было так восхитительно, что у меня просто нет слов, чтобы описать своё тогдашнее состояние. Если вам (не дай Бог!) доводилось прожить несколько лет в полном одиночестве, вы поймёте меня и без слов. А если нет (и слава Богу!), то любые слова тут бессильны...

Вдобавок ко всему, моим первым собеседником за столько лет, моим спасителем от одиночества оказалась женщина – молодая, красивая и сексуальная. Я сидел с ней за одним столом, смотрел на неё, любовался живой мимикой её лица, слышал её голос, чувствовал её запах, мог прикоснуться к ней... И время от времени, как бы невзначай, прикасался.

Я не стыжусь признать, что меня с самого начала влекло к Дженнифер. И очень сильно влекло. Это настолько естественно, что я даже не стану оправдываться. Просто скажу, что Дженнифер была молодой, красивой и сексуальной женщиной, а я был молодым мужчиной в расцвете сил, который двенадцать лет провёл в одиночном заключении. Моё влечение к Дженнифер проистекало из чисто биологических причин.

Впрочем, не буду лукавить – она мне нравилась.

– Значит, Александр мог не только принимать любой облик, но и без труда удерживать его как угодно долго, – наконец отозвалась Дженнифер. – Тебе это точно известно?

– Так мне сказал Александр, – ответил я. – Не думаю, что он солгал. Тот факт, что он много лет успешно притворялся Франсуа де Бельфором, подтверждает его слова. – Я понял, к чему клонит Дженнифер, взял паспорт Патрика С. Ллойда и вновь пролистал его. – Я почти не сомневаюсь, что Александр взял себе в качестве нового прикрытия личность Патрика Ллойда с Дамограна. Зачем бы ему ещё понадобились эти документы. А маленький Харальд Ллойд – не кто иной как твой сын. Если верить показаниям хронометра в библиотеке, с момента его рождения прошло всего лишь пять дней по времени твоего мира... Ага! Подожди, минуточку.

Я сбегал на второй этаж в библиотеку, взял калькулятор и на обратном пути сделал приблизительный расчёт.

– Всё сходится, – сообщил я, возвращаясь на своё место. – Если предположить, что те первые два с половиной месяца ты провела в области Основного потока, то всё сходится.

– А ну, дай! – Дженнифер вырвала из моих рук калькулятор и принялась лихорадочно нажимать кнопки. – Что за чёрт! Как он работает?

Я склонился к ней, и в ноздри мне ударил густой аромат её волос.

– В чём проблема?.. Ах да. Сначала нужно ввести оба числа, а уже потом – арифметическое действие.

– Как глупо! – фыркнула Дженнифер и поделила пять на сорок семь.

– Надо было наоборот, – заметил я. – А то ты получила коэффициент замедления времени вместо коэффициента его ускорения.

– Не мешай, – огрызнулась она. – Я считаю со своей колокольни.

С большой неохотой я выпрямился. Волосы Дженнифер пахли восхитительно.

– Какой сегодня день? – спросила она. – В моём мире, разумеется.

– Шестнадцатое июля.

– У меня получилось двадцатое.

– Что ж, точность удовлетворительная, – резюмировал я. – Даже очень высокая. Промашка в четыре дня за целых полгода – это, считай, прямое попадание в яблочко. Так что не беспокойся за своего малыша, теперь мы знаем, где его искать. Сейчас он на Дамогране, и о нём заботится жена мистера Ллойда.

Дженнифер погрустнела. Я думал, что сейчас она заговорит о предстоящем нам длительном ожидании, но, как оказалось, её мысли потекли в другом направлении.

– Эрик, мне страшно, – тихо, почти шёпотом, произнесла она. – Страшно подумать, что этот изверг сделал с настоящим Патриком Ллойдом и его настоящим ребёнком. И это по моей вине!

– Здесь нет твоей вины, Дженнифер, – сказал я мягко. Мне так хотелось обнять её, прижать к своей груди... но это была не самая лучшая идея. – Дети не отвечают за грехи родителей.

– Но они отвечают за свои грехи! А бездействие – это грех. И я виновна в преступном бездействии! Мне нужно было самой убить Александра – до того, как он убил Ллойда и его ребёнка, до того, как он лишил родины Джулию и ещё четверых человек! Это было в моих силах, я должна была это сделать, но я... – Дженнифер умолкла и налила себе пятую рюмку коньяка. – Я ожидала чуда. И оно свершилось – с помощью Джулии!

Она потянулась за рюмкой, но я перехватил её руку.

– Хватит. Ты и так уже достаточно выпила. Лучше давай я провожу тебя в свободную комнату. Отдохни, успокойся, расслабься. Если хочешь, прими душ или ванную.

Дженнифер покачала головой:

– Спасибо, не хочу. Сейчас мне нельзя расслабляться. Тем более – оставаться одной. А насчёт коньяка, пожалуй, ты прав. – Она поднялась. – Давай сходим к челноку, посмотрим, как там Джулия. К тому же я забыла выключить фен, когда сушила волосы перед посадкой. Ведь я ожидала встретить здесь засаду на Александра.

– Могу представить твоё разочарование, – сказал я, открывая перед ней дверь.

– Что было, то было, – честно призналась Дженнифер. Мы спустились с крыльца и пошли по направлению к челноку. – Даже с того света Александр ухитрился одурачить меня. Надеюсь, это в последний раз. Вот уж не пойму, с какой стати ему было лгать мне? Только лишь в силу лживости своей натуры?

– Не думаю, что он солгал. Похоже, его обманули.

– И каким образом?

– Об этом я могу только гадать. Возможно, наши родные инспирировали утечку информации, что я освобождён из плена и нахожусь в надёжном месте. Александр прознал об этом и решил не рисковать. Я не представлял для него особой ценности как заложник. С моим отцом у него нет... не было таких крупных счётов, как с Артуром и Амадисом. Моя главная вина заключалась в том, что я узнал о Даре Софи.

Дженнифер с сомнением хмыкнула:

– Трудно поверить, что Александр поймался на такую нехитрую уловку.

– Тут ты ошибаешься. У него были на это причины. Видимо, ты не знала, что Хозяйка Источника умеет читать мысли?

– Нет, не знала. – Дженнифер невольно поёжилась. – А она что... действительно умеет?

– Да, я испытал её умение на собственной шкуре. Так что у Александра, если он знал это, были основания опасаться ловушки. К сожалению, Хозяйка не смогла прочесть в его мыслях, где я нахожусь. Или всё-таки прочитала, но по каким-то причинам не сочла нужным сообщить об этом родным. Хотя последнее мне кажется маловероятным.

– А остальное не кажется? – осведомилась Дженнифер. – Хотя бы то, как Александру удалось ускользнуть от семерых адептов Источника с Хозяйкой в придачу. Конечно, он был адептом Хаоса – но разве адепты Источника не самые могучие?

Я развёл руками:

– Я сам теряюсь в догадках. Александр, как адепт Хаоса, явно не сильнее адептов Источника. Иначе бы он давно прикончил Кевина – старший сын и наследник Артура был для него лакомым кусочком. А против семи адептов, да ещё в присутствии Хозяйки, у Александра, по всем законам вероятности, не было ни единого шанса. Но ты же сама видишь, какие штучки в последнее время выкидывают вероятности – и на пользу нам, и во вред.

– Это уж точно, – согласилась Дженнифер. – Ведь и у меня не было никаких шансов попасть сюда. Однако я попала. И, честное слово, я рада встрече с тобой.

– Я тоже рад нашей встрече. – Я постарался выговорить это чисто по-дружески, без более глубокого подтекста, но ни черта у меня не получилось.

Мы поднялись по трапу челнока, миновали тамбур со шлюзом и вошли в узкий коридор. Один его конец упирался в дверь с надписью «ШТУРМАНСКАЯ РУБКА», табличка на двери в противоположном конце грозно предупреждала, что это вход в машинное отделение. Грузовой отсек располагался в нижней части челнока, под полом, а между рубкой и машинным отделением находились две пассажирские каюты.

Дженнифер сказала:

– Сейчас выключу фен, – и пошла в штурманскую рубку.

А я наобум открыл дверь одной из кают.

Мне следовало бы тотчас захлопнуть её, но это было выше моих сил. На кровати лежала симпатичная темноволосая женщина лет двадцати пяти. Одеяло было скомкано у неё в ногах, халат распахнут, и ничто не мешало мне обозревать её прелести.

Джулия была далеко не красавица, но она была хорошенькой. Из рассказа Дженнифер я представлял её этакой массивной бабенцией с мужеподобной внешностью, а на самом деле она оказалась хрупкой, миниатюрной женщиной с детскими чертами лица, узкими бёдрами и маленькой, как у девочки-подростка, грудью. И это врач! Гинеколог! Убийца Александра! О Митра!..

Тут я вспомнил слова Дженнифер о том, что Джулия не может долго без мужчин, сказанные в качестве оправдания её связи с Александром. Я подумал, что, поскольку я здесь единственный мужчина, притом довольно привлекательный, то наверняка...

Додумать эту волнующую мысль до конца я не успел. Подошедшая сзади Дженнифер бесцеремонно отстранила меня, вошла в каюту и торопливо набросила на Джулию одеяло. Затем повернулась и пристально посмотрела мне в глаза – но без упрёка, а с пониманием.

– Двенадцать лет, – произнесла она сочувственно и, не давая мне времени по-настоящему смутиться, быстро добавила: – Не знаю, сколько Джулия будет спать. Я не разбираюсь в этих допотопных медикаментах, но, по-моему, она вколола себе лошадиную дозу. От одной такой ампулы меня отключало часов на двенадцать, а она использовала три.

– А что за препарат? – спросил я.

Дженнифер порылась в картонном ящике, что стоял в дальнем углу каюты, и достала оттуда одну упаковку.

– Вот, посмотри.

– Понятно, – сказал я, пробежав взглядом инструкцию по применению. – Активное вещество – диазепам продлённого действия. Очень распространённый допотопный транквилизатор. Не беспокойся, максимальную дозу она не превысила.

– А как насчёт длительности сна?

– Зависит от индивидуальной реакции на диазепам и степени привыкания. Джулия часто им пользовалась?

– Кажется, нет. Она никогда не жаловалась на бессонницу. Эти ампулы были предназначены для меня и лежали в моей тумбочке. По-видимому, Джулия воспользовалась ими, как первым успокоительным, что попалось ей под руку.

– Ну, тогда в течение ближайших восьми часов её и пушкой не разбудишь. Так что можно смело переносить её в дом.

– Не стоит, – сказала Дженнифер. – Она заснула здесь, пусть и проснётся в более или менее знакомой обстановке. Я оставлю ей записку, чтобы она не волновалась.

Я не удержался от довольной улыбки. Дженнифер с немым вопросом посмотрела на меня. Я сконфуженно пояснил:

– Видишь ли, я боялся, что ты решишь остаться здесь. А мне хочется ещё хоть немного поговорить с тобой. О чём угодно, лишь бы поговорить. Я так давно не слышал живой человеческой речи.

Она ободряюще улыбнулась мне:

– Я понимаю тебя, Эрик. Прекрасно понимаю.

Дженнифер решила перенести из челнока в дом немного своих вещей, и это «немного» мы несли вместе. Я тащил два больших чемодана, они были не очень тяжёлыми, но громоздкими, и волочились по земле. Наверное, с одеждой, решил я. Знакомая черта всех женщин из нашей семьи, которые просто помешаны на красивых нарядах. Дженнифер, видно, не была исключением из этого правила.

– В грузовом отсеке есть консервы, – сказала она, остановившись передохнуть на полпути. – Мясные, овощные, фруктовые, соки. Также есть картофель и разные крупы. Думаю, на несколько месяцев хватит. А у тебя как с продуктами?

– Терпимо. Если вы обе съедаете столько же, сколько я один, то в ближайшие пять лет нам беспокоиться не о чем.

– А потом? Вдруг твоё выздоровление затянется?

– В лесу хватает дичи, в озере водится рыба, на деревьях круглый год растут съедобные плоды. Так что от голода не умрём. Правда, может возникнуть проблема с кофе.

– Я кофе не пью.

– А Джулия?

– Обычно выпивает одну чашку за завтраком.

– Тогда уже легче. Мне просто придётся урезать свою дневную норму наполовину.

Дженнифер взяла поклажу и зашагала к дому.

– Кстати, – отозвалась она через плечо. – С Джулией будут проблемы. Она не может долго без мужчин.

Поскольку я шёл сзади, Дженнифер не видела, как я покраснел.

– Ты уже говорила об этом.

– Впрочем, мужчина у нас есть, – продолжала развивать свою мысль Дженнифер. По тому, как слегка заплетался её язык, я понял, что выпитое начало ударять ей в голову. – Джулии ты наверняка понравишься. А она тебе нравится?

– Она симпатичная, – уклончиво ответил я, всё больше смущаясь.

Мы подошли к дому. На крыльце Дженнифер вновь остановилась передохнуть и сказала:

– Мне очень жаль Джулию, Эрик. Если твоё выздоровление затянется, она потеряет здесь лучшие годы своей жизни. Это мы можем спокойно списать со счетов десять лет, зная, что всегда успеем наверстать упущенное. А ей каково? Для нас это будет лишь неприятное приключение – а для неё настоящая трагедия.

Я тяжело вздохнул:

– Что я могу поделать, Дженнифер? Я не в силах ускорить восстановление моего Дара. Это не в моей власти.

– Зато в твоей власти скрасить Джулии эти годы. Постарайся, ладно? Не обижай её.

– Не буду, – пообещал я, втаскивая чемоданы в дом.

Затеянный Дженнифер разговор мне совсем не нравился. Сама того не понимая, она провоцировала меня. Это было всё равно, что махать красной тряпкой перед мордой разъярённого быка.

Я провёл Дженнифер в свободную спальню на втором этаже и спешно ретировался, пока она не начала разбирать свои вещи. Я и так испытывал танталовы муки, глядя, как она, сама грация и непринуждённость, порхает по комнате, оценивая интерьер, прикидывая, что и куда нужно переставить, пробуя на мягкость широкую двуспальную кровать. А созерцать её платья, юбки, блузки, чулки и нижнее бельё было бы для меня слишком тяжким испытанием.

Предоставив Дженнифер самой себе, я прошёл в библиотеку, достал из ящика стола пачку сигарет, сорвал герметичную обёртку и закурил. Сегодня был такой волнующий и переживательный день, что я позволил себе отступить от принципов и немного расслабиться.

От непривычки у меня закружилась голова. Я сел в кресло, ногой придвинул к себе журнальный столик с пепельницей и устремил взгляд на портрет Софи. Она смотрела на меня с улыбкой, а смотрел на неё виновато. Я знал, что рано или поздно (и, скорее, рано) изменю ей. А то, что она не знала о моих чувствах, нисколько не утешало меня.

Я по-прежнему любил Софи и мечтал о встрече с ней, но тем не менее был готов сейчас же, в сию минуту, изменить ей. На необитаемом острове бедного страдальца Эрика Робинзона появились сразу две Пятницы женского пола, причём одна из них, если верить словам другой, явная нимфоманка... Впрочем, зря я заранее наговариваю на Джулию. Это недостойно. Если я слабый человек, то должен, по крайней мере, набраться мужества, чтобы признать свою слабость, а не искать ей оправдания, в спешном порядке перекладывая вину за ещё не совершённый проступок на другого...

Хотя почему я так скоропалительно причислил себя к слабым людям? Я просто человек со всеми свойственными нормальному человеку слабостями, а двенадцать лет одиночества – срок вполне достаточный, чтобы потерять способность противиться соблазнам. Я не сомневался, что даже такой сильный человек, как Эдмон Дантес, бежав из замка Иф, с вожделением смотрел на любую женщину, чуть привлекательнее каракатицы, и не преминул утолить свой голод – даром что по-прежнему любил прекрасную Мерседес. Правда, мэтр Дюма об этом стыдливо умолчал.

А что уж говорить обо мне, избалованном принце Света, не обладающем железной волей графа Монте-Кристо или выдержкой и долготерпением Робинзона Крузо. Тем более, что обе мои Пятницы отнюдь не каракатицы, а молодые привлекательные женщины, к тому же одна из них – настоящая красавица.

«Извини, Софи, – подумал я, продолжая глядеть на портрет. – Надеюсь, ты поймёшь меня».

«Я понимаю тебя, – казалось, ответила мне Софи с портрета. – В конце концов, я тоже не святая».

«Для меня ты ангел, – мысленно возразил я. – Где ты, любимая? Что с тобой?..»

Я не поделился с Дженнифер некоторыми своими опасениями, ей хватало и собственных забот. С моей стороны было бы бессердечно отягощать её ещё и переживаниями за судьбу Софи и Мориса. Правда, со временем Дженнифер сама догадается, что Александр не мог так просто уступить Мориса; она достаточно умна, чтобы сообразить это. Однако, рассказывая про Софи, я сознательно не упомянул о том, что Александр положил на неё глаз. А если он сумел похитить Дженнифер, то вполне мог прихватить вместе с ней и Софи. Эта мысль мучила меня, не давала покоя...

Приблизительно через полчаса в библиотеку вошла Дженнифер. Она сменила своё длинное строгое платье на короткую чёрную юбку и лёгкую красную блузку, в которых выглядела менее неприступной и ещё более соблазнительной.

– Эрик, – сказала Дженнифер с порога. – В доме только две спальни?

– Да, – ответил я, вставая с кресла. – Одна моя, а вторая будет ваша с Джулией. Или ты против?

– Нет, всё в порядке. Я так и собиралась предложить. Пусть Джулия поживёт со мной, пока вы не станете спать вместе.

Из моего горла вырвалось сдавленное рычание. Я подступил к Дженнифер и схватил её за руку.

– Послушай! – произнёс я почти со злостью. – С какой стати ты решаешь за Джулию? И за меня, если на то пошло. Она ещё не видела меня в глаза, мы с ней ещё не познакомились, а ты уже укладываешь нас в одну постель.

– Я... – Дженнифер растерялась. – Ведь я хочу как лучше. Джулия не может долго без мужчин, а ты двенадцать лет... Разве она не нравится тебе? Я же видела, как ты на неё смотрел.

Я собирался ответить ей что-то резкое, но тут почуял свежий запах коньяка.

– Дженнифер, ты опять выпила?

Она опустила глаза.

– Ну... да. Совсем немного. Половинку.

Я понимающе кивнул:

– Теперь ясно. Ты пьяна и потому не соображаешь, что говоришь.

– Я не пьяна, – запротестовала Дженнифер. – Я лишь слегка навеселе.

«Хорошенькое веселье!» – подумал я.

А Дженнифер вдруг ахнула и во все глаза уставилась на портрет, только сейчас заметив его. Её лицо выражало глубокое недоумение.

– Эрик, – произнесла она. – Мне это кажется, или...

– Это Софи, – ответил я, не в силах скрыть своего волнения; впервые я представлял свою работу на чужой суд. – Похожа?

– Да, очень. Я не сразу признала её из-за одежды. Это ты нарисовал?

– Больше было некому.

– Какая прелесть! А мне никто не говорил, что ты хороший художник.

Я потупился и робко спросил:

– Тебе действительно нравится?

– Конечно, нравится! Я вовсе не льщу тебе. Картина просто замечательная. Если бы только Софи знала... – Дженнифер умолкла, подошла ближе к портрету, пристально вглядываясь в него, затем повернулась ко мне и совершенно другим тоном произнесла: – Кажется, я понимаю. Ну и ну! Вот так дела...

Я покраснел, но глаз не отвёл. Мне нечего было стыдиться своих чувств.

А Дженнифер всё смотрела на меня и качала головой.

– Двенадцать лет, – вновь сказала она, но уже не так, как прежде. – И четверть часа. Невероятно! Признаться, я думала, что Софи просто валяет дурака, и для неё это лишь предлог для разрыва с Морисом. А теперь вижу, что ошибалась. Вы оба влипли по крупному – и всего за четверть часа. Вот это да!

Может быть, я не гигант мысли, но также меня нельзя назвать недотёпой. Я сразу понял, что имела в виду Дженнифер, но это не наполнило моё сердце радостью. Напротив – мне стало горько и тоскливо. Я резко развернулся и вышел из библиотеки.

Оказавшись в своей комнате, я рухнул ничком на кровать и крепко впился зубами в подушку, чтобы не завыть от отчаяния.

Помимо своей воли я причинил Софи боль. Когда я мечтал о встрече с ней, я представлял, как буду добиваться её любви, я верил, что легко добьюсь своего, но мне никогда в мысли не приходило, что Софи могла полюбить меня так же с первого взгляда, как и я её. Эту мысль я подсознательно гнал, не позволяя ей оформиться, потому что это была жестокая мысль. Я знал, что Софи считает меня мёртвым, однако думал, что для неё я просто случайный знакомый. Но всё оказалось гораздо хуже.

Всегда печально, когда умирает человек. Горько, когда умирает знакомый человек. И больно, когда умирает любимый человек. А из того, что сказала мне Дженнифер, следовало, что Софи было больно. Быть может, очень больно.

Прости, милая. Я не хотел...

Не хотел, чтобы тебе было больно. Не хотел, чтобы ты из-за меня страдала. Зачем ты так поспешила влюбляться в меня? Почему не дождалась моего возвращения?

Теперь мне будет во сто крат хуже. Я всё равно изменю тебе, всё равно не выдержу. Но при этом буду знать, что ты любишь и ждёшь меня. Зачем ты так поспешила?..

Когда Дженнифер постучала в мою дверь, я уже более или менее овладел собой. Приняв сидячее положение и пригладив волосы, я разрешил войти.

Дженнифер была смущена и расстроена. Она присела возле меня и легко прикоснулась к моей руке.

– Извини, Эрик, я была бестактна. Я не имела никакого права решать за тебя и за Джулию. Тем более, что ты любишь Софи. Ещё раз извини. Я действительно много выпила.

– Я тоже погорячился, – сказал я, млея от её прикосновения. – В сущности, ты не говорила ничего постыдного, просто ты говорила слишком прямо и откровенно. А я реагировал чересчур резко, поскольку знал, что ты говоришь правду. – Я глубоко вдохнул и выдохнул, набираясь смелости. Если ты слаб, имей мужество признать это. – Да, ты права: если Джулия согласится, я буду с ней спать.

– И со мной, – тихо сказала Дженнифер. – Со мной тоже. Поэтому я была такая бестактная, поэтому я говорила о Джулии. Говорила со злости. Когда я узнала, что мы застряли здесь надолго, то поняла, что ты будешь спать и с ней, и со мной. Это взбесило меня. Всю свою жизнь я делила мужчин с другими женщинами – видимо, это мой рок.

Не помню, как моя рука оказалась у неё на талии, а её голова – у меня на плече.

– Ты ещё найдёшь своего принца, – сказал я и подумал, что, если бы не встретил Софи, непременно влюбился бы в Дженнифер. – Ты такая красивая, умная, обаятельная...

– И ты хочешь меня. – Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. – А я хочу быть перед Джулией. Раньше её. Я хочу, чтобы не она, а я стала твоей первой женщиной за двенадцать лет. Хоть в этом я буду первой.

Ещё мгновение, наши губы встретятся – и я потеряю над собой контроль...

– Дженни, – из последних сил произнёс я. – Ты много выпила...

– Я полностью контролирую себя, Эрик. Я знаю, что делаю. Я хочу опередить Джулию. Первая женщина будет для тебя дороже второй. И я хочу быть первой, я хочу быть дороже. Видишь, какая я расчётливая.

С этими словами она решительно приблизила свои губы к моим губам. Мы поцеловались – долго и жадно.

Потом я целовал её лицо, шею и грудь. Дженнифер сняла с меня рубашку, а я бережно уложил её на кровать, стянул с неё юбку и принялся покрывать жаркими поцелуями её стройные ноги и упругий живот. Она стонала от удовольствия и ерошила мои волосы.

Вскоре моим дальнейшим ласкам стало мешать присутствие трусиков. Я освободил Дженнифер от этой, последней части наряда и, сгорая от страсти, склонился к её нежному лону. Она восторженно вздохнула и прошептала в истоме:

– Только пожалуйста... будь осторожен. Ведь я недавно родила ребёнка... Всего лишь полтора месяца...

Я так и не понял, что конкретно имела в виду Дженнифер, когда просила меня быть осторожным, – не сделать ей ещё одного ребёнка или не сделать больно. Если второе, то ей не в чем было меня упрекнуть. Я был очень нежен с ней. Я отдал ей всю нежность, которая скопилась во мне за двенадцать лет одиночества.

Прости меня, Софи...