"Бастард фон Нарбэ" - читать интересную книгу автора (Игнатова Наталья Владимировна)

Глава 2

Приземлились они как-то неудачно. Со второго захода. Ещё и брюхом по причалу проскребли.

— Пойдёмте, дочь моя.

— Дальше я сама, — Луиза проигнорировала протянутую руку, — спасибо за помощь и всё такое…

— Вы пойдёте со мной, — сказал священник. — Пожалуйста, не осложняйте ситуацию.

Псих! Он сказал это, как псих. То есть, так сказал, что страшно стало не послушаться. Говорят, психи бывают очень убедительными. А ещё говорят, что проповедники из ордена Наставляющих Скрижалей, тоже… нет, ну не психи, конечно, но, как бы это выразиться: не от мира сего.

Отец Лукас — не проповедник. Значит, псих.

Они вышли на причал, и торопливо направились в глубь порта, подальше от нусура. Луизу рыцарь держал под руку, вроде, и пальцы не сжимал, а вырваться сразу вряд ли получится. Ладно, хоть щиток шлема, наконец, поднял. А то даже как-то стыдно за него было: воздух чистый, всё в порядке, а этот…

Тихий такой, но до чего настырный.

У ближайшего справочного терминала отец Лукас остановился. Пальцы свободной руки забегали по клавишам, ох и шустро забегали: электронные клики слились в один непрерывный зуммер.

— Эхес ур, — услышала Луиза…

Ругательство. Снова. Интересно, для рыцарей это нормально?

Отец Лукас обернулся к ней, посмотрел снизу-вверх, но так требовательно, как будто это он был нормального роста, а она — женщиной-уродом из Тута-шоу:

— Вы знаете, как пройти отсюда в Управление?

— Там план есть, — Луиза кивнула на экран информатория.

— Дочь моя, — произнес отец Лукас с бесконечным терпением, — пожалуйста, ответьте мне, вы знаете, как пройти отсюда в административный сектор? Меня интересует кратчайший путь, а не указатели для безголовых фининспекторов.

— Кратчайший? — ей стало интересно. — Можно срезать через подсобки. Выгадаем минут двадцать.

— Вперёд.

Кажется, двадцать минут свою роль сыграли. Во всяком случае, в административном секторе оказались не готовы к приёму гостей. Тихий и вежливый священник пёр вперёд, как танк. Есть такие маленькие танки с дистанционным управлением — бронированные стены насквозь проходят. Они беспрепятственно миновали все заградительные посты — секретарши только хлопали глазками да склонялись под благословляющую длань отца Лукаса, а охрана перед дверью, ведущей непосредственно в Управление, завидев форму Десницы Господней, встала навытяжку.

— Вы знакомы с наместником? — спросил отец Лукас, когда дверь за ними закрылась.

— Лично — нет. У меня другое начальство.

— Как вас зовут?

— Луиза Бе…

— Как звали вашу матушку?

— Франческа Маркес.

Он молча кивнул, пронёсся мимо очередной секретарши, более решительной, чем её копии в предыдущем отсеке, но недостаточно проворной, чтобы успеть вякнуть что-нибудь вроде «Сам не принимает».

Да и как вякнешь такое священнику?

Тяжёлые, двустворчатые и, кажется, сделанные из настоящего дерева двери, отец Лукас распахнул без стука.

Луиза всё-таки замешкалась на пороге, но рыцарь нетерпеливо обернулся и пришлось, удивляясь собственной наглости идти вслед за ним по ковровому полу через бесконечно огромный кабинет мимо длинного-длинного стола, в торце которого сидел Сам.

Константин Болдин, наместник маркграфа Радуна на Акму.

Сидел он, правда, недолго. Как только увидел тёмно-синий с золотом скафандр, тут же вскочил из кресла, сложив руки на груди, пробормотал:

— Благословите, ваше преподобие.

И Луиза увидела — в первый раз — как отец Лукас болезненно поморщился, осеняя склонённую голову святым знамением.

— Это ужасно… просто ужасно, — заговорил Болдин, — примите мои глубочайшие соболезнования. Но, слава Богу, что хотя бы с вами всё в порядке. Вы садитесь, отец… э-э?

— Моё имя Лукас фон Нарбэ, — сообщил пилот, — но сейчас это не имеет значения…

Луиза отчетливо и ясно, будто сказанные вслух, увидела, в глазах наместника два слова: «тот самый?»

Так можно смотреть на звезду дун кимато, или на аристо, но не на рыцаря же Десницы Господней.

А тот продолжал, как ни в чём не бывало:

— Нам нужен корабль. Мне хотелось бы как можно скорее вернуться в монастырь.

— На какой срок вам нужен корабль? — деловито осведомился Болдин. Край столешницы у него под рукой замигал символами световой клавиатуры.

— На неопределённый.

— Ну, хм… что ж, мы, безусловно, рады всячески содействовать как ордену Десницы Господней, так и вам лично, отец Лукас. Сейчас я взгляну…

— Я уже смотрел, — перебил его священник, — не утруждайте себя поиском в информатории, сын мой. По странному стечению обстоятельств именно сегодня все корабли, имеющиеся в порту, встали на профилактику, текущий ремонт, и дезинфекцию. Все, включая багалы… Но нам нужна не багала, даже не гарим, достаточно будет обычного челнока.

— Вы шутите, ваше преподобие? — Болдин удивлённо поднял глаза от монитора, и шутливо хлопнул себя по лбу: — ах, ну, конечно! Рыцарь-пилот фон Нарбэ… Скажите, пожалуйста, это правда, что…

— Думаю, нет.

Болдин смущённо кашлянул и после паузы сообщил, уже значительно суше:

— Я могу предоставить вам свою личную тангу. Она будет готова через несколько часов. Вы можете пока отдохнуть в одном из люксов нашей гостиницы.

— Благодарю вас, сын мой, — отец Лукас поднялся, подал руку Луизе. На сей раз, она не стала возражать.

— Вас проводят, — пообещал наместник, — и, э-э, ваше преподобие, по поводу этой женщины…

— Сахе Изольды Маркес, — мягко поправил священник, — сахе Маркес я собираюсь доставить в монастырь Белой Девы. Это всё?

— Видите ли, дело в том, что… сахе Маркес не зарегистрирована в нашей базе данных. Возможно, в результате падения метеорита произошёл какой-то сбой в системе. Всё, что нам нужно, — Болдин успокаивающе улыбнулся, — это провести стандартную процедуру опознавания. Чтобы отыскать генетическую карту. Вы же понимаете, без документов…

— Через несколько часов это перестанет быть вашей проблемой, сын мой, — всё так же мягко сказал отец Лукас.

— И верно.

Луиза и не предполагала, что наместник Болдин настолько покладист.

За великолепной дверью, помимо куколки-секретарши топтались теперь двое быкоподобных дружинников. Провожатые. Интересный денёк сегодня. Мало того, что довелось побывать в кабинете у Самого, так теперь ещё и номер-люкс светит. Вот жизнь у священников — всем бы такую!

А номер оказался действительно роскошным. Двухкомнатный, с настоящей мебелью: кресла, диван, маленькие столики — всё стояло прямо на полу, то есть, на ковре. Никаких встроенных в стену кроватей «минимум места — максимум комфорта», никакого: «два в одном — кухня плюс санузел». Кухни вообще не было. Зато была ванна. Огромная, как бассейн. Стеклянная, с гидромассажем, кучей блестящих кнопочек, подушкой под голову и без всякого лимита на воду.

— Ни…чего себе, — ахнула Луиза, когда обозрела роскошь, предоставленную в их распоряжение, — я и не знала, что на Акму есть такое.

Она поглядела на преподобного: впечатлен он, или для священников номера-люкс — дело обычное?

Фон Нарбэ тщательнейшим образом заблокировал дверной замок и сейчас оглядывался. Отнюдь не с целью полюбоваться шёлковыми обоями или видом в огромном, во всю стену, окне-мониторе. Он прошёлся по залу, как будто что-то искал. Отключил дуфунг. Недовольно щурясь, посмотрел на потолок. Стянул шлем и хлопнулся в кресло.

Красивый, всё-таки, мужик.

Жгучий брюнет, очень смуглый, почти чернокожий. В сочетании с нелюдскими фиолетовыми глазами цвет кожи казался особенно странным. Экзотическим.

И правильным.

Так и надо. Таким он и должен быть. Черноволосый, темноглазый, с горбинкой на носу, с тонкой костью и хищной мягкостью в движениях. Так и надо, но что-то в этом во всём было не по правилам, выделялось острым краешком, мешая скользнуть по священнику взглядом, как по красивой картинке, удивиться мимолётно: «бывают же такие!» — и забыть.

Ему бы росту добавить, хоть сантиметров пятнадцать, а лучше — двадцать.

Луиза, присев на краешек дивана, смотрела на рыцаря и чувствовала непривычное, не свойственное ей желание сказать ему что-нибудь хорошее. Утешающее. Такой он был в огромном этом кресле… маленький. С застывшим от усталости лицом.

Утешать — работа священников, наставлять, показывать путь в темноте, объяснять, что во всём есть смысл, отпускать грехи… Вот она сегодня шла за отцом Лукасом, не задавая вопросов, не интересуясь, что происходит, куда и зачем он ведёт её. Даже, когда прибыли в порт, откуда, казалось бы, прямая ей дорога в сектор «М», в военную часть, всё равно, сказал он, что нужно идти с ним, и она пошла.

Куда?

А это не важно. Священник всегда прав. Священник всегда всё знает. Священник… Священник есть священник. Божественный Император доверил церкви власть и оружие, и любому ребёнку известно, что рыцари — все, как один герои. Для детей — герои, образец для подражания. Для взрослых — опора порядка, защитники, наставники, и вообще…

Да. Вообще. Как-то оно сейчас, когда на отца Лукаса смотришь, странно всё.

Священники — особенные люди.

Но люди ведь.

Фу ты, убырство какое. Священник — не священник. Сидит в кресле донельзя умотанный парень, ну, симпатичный, ну форма на нём, внушающая трепет, только что ему сейчас с той формы? Там, на складе четыре истребителя стояли, а он здесь — один остался. И на машине его ни одного меча не нарисовано. В первый раз, может, человека на серьёзное дело взяли, и — вот. Командир погиб. Старшие пилоты — тоже. Лучше, конечно, так, чем — наоборот, когда ты командуешь, и людей теряешь. Но, всё равно, плохо. И не в бою ведь даже. Кретинский метеорит, один-единственный ублюдочный камень из космоса, случайность дурацкая.

А он тихий. Вежливый. И не зануда вовсе, просто кажется таким. Как раз, потому что вежливый. И тихий. «Дочь моя», «сын мой». Рявкнул бы разок по матери… Нет, не умеют священники. Добрые они.

Луиза поймала себя на том, что сидит, пригорюнившись, подперев рукой подбородок: так сидела её мать, глядя на младшего братишку, когда тот маялся со своей математикой, вместо того, чтобы пойти гулять с другими мальчишками.

Братик сейчас большой человек, руководит лабораторией в Его Императорского Величества научном центре, считает что-то такое… по генетике. Очень важная работа.

Она встряхнулась, провела рукой по приятно шершавой обивке дивана и встала:

— Я приму ванну.

Отец Лукас лишь молча пожал плечами.

Всё-таки интересно, он правда не натурал?

Спустя час, Луиза расхаживала по номеру, завернувшись в мягкое махровое полотенце, сушила волосы, потягивала золотой аркадский джин из широкого стакана и была довольна жизнью так, как только может быть довольна женщина, попавшая в рай прямиком из казармы.

Священник оказался… священником. Как раз таким, как рассказывают. На неё он даже не смотрел: то ли дремал, то ли думал о чем-то, и женщинам в его мыслях места не было.

Луиза не обижалась. Что уж там, всем известно, что жизнь в монастырях нелёгкая — хуже даже, чем на станциях или вот на Акму. Здесь хоть «Весёлый Трюм» есть, можно снять и мальчика, и девочку, а если поискать, так и поинтереснее что-нибудь, многим нравится поинтереснее. А у рыцарей… девочек точно нет. Зато друг друга они если уж любят, то по-настоящему. Это тебе не на ночь перепихнуться, а, как в кино, чувства и всё такое.

— Хотите выпить, ваше преподобие? — она протянула ему стакан с джином, — «Аркадский солнечный». Он мягкий. Попробуйте.

— Да, — отец Лукас взял стакан, покачал, послушал, как кусочки льда зазвенели о стеклянные стенки, — благодарю.

Он так и не снял перчатки.

— Зачем вам везти меня в монастырь? — Луиза, поджав ноги, устроилась в кресле напротив.

— Я не знаю, установлены ли здесь видеокамеры, — священник не притронулся к напитку, — но то, что номер прослушивается, сомнений не вызывает.

Что ж, логично. В люксах останавливаются такие гости маркграфа Радуна, о которых и самому маркграфу и его наместнику интересно знать как можно больше. Маловероятно, что для них представляет интерес рыцарь Десницы Господней, но можно понять, почему рыцарь этот не хочет рассказать о своих намерениях.

Луиза подбирала слова, чтобы поделикатнее выяснить, был ли кто-нибудь из погибших пилотов… ну, особо близким другом отца Лукаса. Слова как-то не подбирались, а, учитывая непоколебимую вежливость самого священника, спрашивать впрямую было неудобно. Да и незачем, наверное. Ну, что ей за дело?..

…Сигнальное устройство на двери мигнуло зелёным и издало переливчатую трель.

— Так, — сказал отец Лукас.

Поставил стакан и пошёл открывать.

Чусра лысого, открывать — как же!

Он нажал кнопку обзора, и какое-то время вдумчиво изучал четверых дружинников под дверью. Потом спросил спокойно:

— Что вам нужно, дети мои?

— Ваше преподобие, — донеслось из динамика, — корабль готов к выходу.

— Спасибо.

Вот и кончилась красивая жизнь. Жалко. Луиза уже успела привыкнуть. Она сбросила полотенце, вспомнила, что её одежда осталась в ванной комнате… Тут отец Лукас и обернулся.

Стиснул зубы. Отключил переговорное устройство и всё с той же непоколебимой, просто-таки стальной вежливостью попросил:

— Имейте же совесть, дочь моя. Я десять месяцев не был в отпуске.

— Простите, — Луиза даже не потрудилась делать вид, что смущена, — я думала, вы…

— Нет. Пожалуйста, оденьтесь.

Она нарочито неспешно подобрала полотенце, завернулась и, шествуя в ванную, уже совершенно отчётливо расслышала зубовный скрежет.

Сигнал на дверях запиликал снова.

Когда Луиза вернулась, отец Лукас, исподлобья глядя на запертую дверь, втолковывал настойчивым дружинникам, что он не имеет намерений отдавать им сахе Маркес на предмет установления её личности; что генетическую карту сахе Маркес, буде возникнет такая необходимость, восстановит орден Всевидящих Очей; что наличие или отсутствие у сахе Маркес документов ни в малейшей степени не является препятствием к тому, чтобы она покинула Акму. А если у дружинников или их командиров есть по этому поводу своё мнение, то он, отец Лукас, рекомендовал бы им вспомнить, о том, что в спорных случаях права всегда церковь, с представителем коей они сейчас и беседуют.

Да, через дверь.

Нет, им незачем входить.

Да, замок обесточен. Да, это препятствует его открытию с центрального пульта и нарушает правила безопасности, но ответственность за возможный несчастный случай отец Лукас берёт на себя.

— Простите, ваше преподобие, — нерешительно донеслось с той стороны, — но мы вынуждены взломать дверь.

— Таким образом, дети мои, вы воспрепятствуете выполнению воли священнослужителя.

— Так точно. Может быть, вы…

Отец Лукас потерял интерес к разговору. Развернулся. В мерцающих глазах его проглянула трогательная нерешительность.

— Дочь моя… — он помялся, — вы умеете стрелять вот из этого?

Зажимы набедренной кобуры с лёгким щелчком выпустили «Тунор». Рукоятью вперёд, священник протянул его Луизе:

— Насколько я понимаю, это более чем упрощённая модель. Для пилотов, — он неловко улыбнулся, — достаточно прицелиться и нажать на кнопку.

«Бедняжечка, — Луиза проверила заряд, выщелкнула и вставила обратно запасную батарею, включила лазерный прицел, — чему вас там учат, в монастырях?»

Пушка была новая. Такая новая, что казалось, её только-только получили на складе. Может, и вправду: выдали перед полётом и даже не объяснили, как пользоваться. Она, на пробу, вскинула пульсатор, целясь в дверь… И тут до неё дошло.

— Стрелять?

— Я молю Бога, чтоб вам не пришлось этого делать, — сквозь загар на красивом лице проступала бледность, — но, если всё-таки… Постарайтесь никого не убить. Пожалуйста.

«Эх ты, преподобный… — Луиза усмехнулась, положила пушку на маленький столик, — ты кровь-то видел хоть раз?»

Дружинники за дверью, наконец-то решились. Видимо, переговорили с начальством и получили «добро». Переливчатую трель сигнала отец Лукас проигнорировал. А вот обзор включил. Не оборачиваясь, сообщил:

— У них тяжёлый резак.

Луиза сунулась, было, поближе — посмотреть, но священник поднял руку:

— Лучше отойдите. Они уже начали.

Она вернулась к дивану, к пульсатору на столике под рукой, и, кстати, к нетронутому преподобным отцом стакану с джином. Лёд уже растаял… ну и убыр с ним, в этом стакане лёд — не главное. Когда ещё доведётся выпить «Аркадского солнечного»?

— Я не думал, что они пойдут на крайние меры, — неожиданно признался отец Лукас, — мы, рыцари, привыкли к уважению и… видимо, к безнаказанности. Не самое точное слово, но сейчас я не могу подобрать более подходящего, — он стоял у стены, сбоку от двери, не отводил взгляда от медленно оплавляющегося замка. — И, скажу вам честно, дочь моя, я не понимаю, что происходит. Простите, что втянул вас во всё это.

Луиза не успела ответить. Да и не знала она, что отвечать. А ведь он прав: что-то не то происходит на Акму, что-то странное. И страшное. Вот прямо сейчас, у неё на глазах, нарушается недвусмысленно высказанная воля священника, а значит — всей церкви. Пусть даже вопрос касается пустяка: обыкновенного установления личности, но ведь отец Лукас ясно сказал, что не желает этого…

Что он собирается делать? Что он будет делать, когда дружинники вломятся в эту дверь? Взывать к их добродетелям? Да они по нему ногами пройдут, и не со зла, а потому что просто не заметят.

Дверь заскрежетала, отъехала в сторону, дымясь расплавленными остатками замка. Двое дружинников, один — всё ещё с резаком, второй — с улыбочкой во всю широченную морду, шагнули через порог.

И стоявший у стены священник словно взорвался…

…синее и золото…

В пространстве, ограниченном дверным проёмом, пронёсся маленький, бешеный смерч. Четыре удара слились в один, как сливались в зуммер клики клавиатуры в портовом информатории…

— Помогите мне! — скомандовал отец Лукас, уже без всяких там «дочь моя» и «будьте любезны». — Быстро! Надо втащить их в номер.

Вдвоём, они подхватывали тела под мышки, перетаскивали через порог, складывали на роскошный ковёр.

Крови не было.

— Переодевайтесь, — священник прикрыл искалеченную дверь, — времени мало.

Он стащил форму с офицера, бросил Луизе. Досадливо оглядел оставшиеся три тела…

— Где их таких выращивают, — пробормотал сквозь зубы, — чем откармливают?

— Да ладно вам, ваше преподобие. Комбинезоны безразмерные.

Отец Лукас раздел одного из солдат. Отстегнул и бросил на пол свою пустую кобуру, и натянул чужую форму прямо поверх скафандра.

— М-да, — нетактично заметила Луиза.

Если бы не скафандр, «безразмерный комбинезон» оказался бы преподобному заметно велик. Отец Лукас испепелил её взглядом, молча отсоединил от своего шлема гарнитуру шлемофона и заменил ею стандартный дружинный лод-дуфунг. Забрал у Луизы шлем офицера, безжалостно выдрал гарнитуру и из него тоже. Потом аккуратно выколупал все датчики телеметрии. Вернул шлем обратно. В ответ на недоуменно поднятые брови объяснил:

— Режим передачи не отключается.

Она застегнула последнюю пряжку. Опустила прозрачный щиток, машинально поискала глазами информацию о бойцах на периферии зрения. Не нашла, конечно. Ну, преподобный… Хотя, зачем ей?

Отец Лукас уже стоял в дверях.

— Вперёд!

Коридор был совершенно безлюден. Когда они шли сюда, Луиза отметила непривычно часто встречающиеся посты охраны: пары дружинников, а иногда и тройки, с сержантами во главе, торчали чуть не через каждые десять метров. Сейчас же — как вымерло.

— Церцетария, — объяснил отец Лукас, не дожидаясь вопроса. — Чем меньше им достанется свидетелей, тем лучше для маркграфа.

— Свидетелей чего?

— Не знаю… А, вы об этом, — он оглядел пустой коридор. — В Империи не принято силой врываться к представителям церкви. И незачем кому-то видеть, что это, всё-таки, случается. Дочь моя, скажите, где дружина маркграфа, или служба подавления организованных беспорядков будут в последнюю очередь искать… скажем, беглых каторжников?

— Здесь, — ответила она без колебаний.

Беглый каторжник в этом светлом коридоре, со стенами, оформленными под дерево, и ковровым покрытием на полу… Бред какой.

— Ещё?

Луиза задумалась. Искать каторжан ей случалось не раз. Все они бежали, почему-то одним маршрутом: через шахты — прямиком в «Весёлый Трюм». Может, рассчитывали на то, что смогут затеряться среди десятитысячного населения Акму? А, может, думали, что найдутся в «Весёлом Трюме» близкие по духу люди, укроют, не выдадут, помогут сесть на корабль.

Ну да, разбежались укрывать.

Прочесать «Весёлый Трюм» было делом недолгим: достаточно объявить по общей связи, что на шахтах произошла утечка, и обитатели сами, организованно, отправятся к ближайшему шлюзу. Через который, после проверки генокода, выйдут в залы ожидания.

Те, кто не считал нужным внять предупреждению, могли пенять на себя. Утечки случались не часто, а вот пускать газ в вентиляцию приходилось достаточно регулярно. И Луизе, порой, даже жаль становилось идиотов, воображавших, будто официальные уведомления — это так, шуточки. Учебная, раздери их, тревога. Плохо они выглядели, идиоты, когда их находили. Были они обычно синие. И всегда — мёртвые.

Каторжники в этом смысле ничем от добропорядочных подданных не отличаются.

— Склады? — предположил священник.

— На склады каторжник не сунется. Там воздуха нет.

Отец Лукас покачал головой:

— Наши костюмы, дочь моя.

— Чусры серые…

— Не поминайте нечистых, пожалуйста. Значит, искать на складах станут не сразу?

— Ну, если все рассуждают так же, как я…

— Отлично. Вы знаете самую короткую дорогу?

— Да.

Они свернули за угол. Луиза увидела две фигуры в форме, застывшие возле выхода.

Отец Лукас рванулся к шлюзу. Мгновение спустя оба дружинника уже падали. Один — на пол, второй, отлетевший к стене, медленно сползал вдоль неё, заваливаясь на бок.

Лицевой щиток его шлема был забрызган красным.

— Носом стукнулся, — объяснил отец Лукас, — ничего, заживёт.

Луиза кивнула. Смотрела она на второго, того, который лежал на полу. Вот его шлем… он был разбит.

— Я спешил, — священник уже открывал замок, — боялся, вы начнёте стрелять. Из пульсатора можно и убить.

— Из пульсаторов — убивают, — сообщила Луиза, — как вы это сделали?

— Что? А, это. Ногами. В первый раз пробую на людях. Стыдно. Так, дочь моя, теперь мы идём очень быстро и очень нагло. И молимся, чтобы те, снаружи, ещё не знали о том, что случилось внутри. Стрелять…

— Только в самом крайнем случае, — кивнула она, — я поняла.

— Очень хорошо.

И они пошли. Очень быстро и очень нагло.

Первый патруль, спешивший навстречу, Луиза, оторопев от собственной наглости, перепугала одним яростным:

— Где вас носит, суки?! Там офицера убили!

Дружинники сдулись, не задавая вопросов.

Рявкать на них, Луизе было не привыкать. В обязанности маркграфской дружины входило способствовать работе её, майора Беляевой, армейского подразделения. А это означало, что в чрезвычайных ситуациях дружинники выполняли приказы армейских. Вот и сейчас Луиза даже не особо задумывалась. Увидела форму, обрычала, и — дальше. Мельком представила, что было бы, если б дружинники не послушались. Да ничего бы не было. Она же в форме их офицера.

И так вот, на одной лишь наглости да, может быть, молитвах отца Лукаса, они покинули центральный сектор, оставив за спиной и гостиницу, и коридоры Управления, и даже два блокпоста, выставленных по случаю чрезвычайной ситуации, проходя через которые, полагалось, вообще-то, предъявлять документы.

Мысль об этом слегка беспокоила. Не о постах, — что о них думать, раз прошли уже — о документах. Исчезновение генетической карты не назовёшь обычным делом, и Луиза то начинала мрачно предчувствовать маету с объяснительными, то, опомнившись, задавала себе вопрос: а какое, собственно, дело до всего этого отцу Лукасу? В том, что интерес к ней священника непосредственно связан с пропавшими документами, она не сомневалась. Но вот увязать одно с другим… И вообще, увязать священника и проблемы обычной мирянки, пусть даже и командира армейского подразделения… Нет, не складывалось, хоть ты тресни.

— Мы будем отсиживаться на складах, пока — что? — спросила Луиза, когда они вышли в служебные коридоры.

— Пока монастырь не пришлёт транспорт за телами братьев.

— И как долго придётся ждать?

— Около трёх месяцев, — отец Лукас улыбнулся, — да нет, дочь моя, всё не так плохо. Просто сейчас на выходе из порта дежурят сразу несколько вирунгов. А мне совсем не улыбается прорываться в чистый космос под перекрёстным огнём. Кроме того, сахе Болдин наверняка уже смирился с мыслью о том, что его танга взорвалась из-за неполадок в двигателе… ну, или в генераторе диа-поля.

— Вы это серьёзно?

— К сожалению, да. «Осы»… наши гафлы, были испорчены. Нусур ждали на четырнадцатом причале. Я не знаю, кто и в каком количестве, но предпочёл, как вы помните, не выяснять. Молодые люди, которые взломали дверь в номер, пришли туда не для того, чтобы побеседовать. А по Акму как раз сейчас объявлена общая тревога, с приказом найти и уничтожить двоих: мужчину и женщину, в форме внутренней охраны. Мы крепко влипли.

— Значит, маскарад уже не работает?

— Да. Придётся драться. Боюсь, что и стрелять тоже.

— Да чего бояться?! — слово «уничтожить» замигало в сознании, как аварийный сигнал, — нас же убить приказали. Вот ублюдки.

— Для вас — ублюдки, — отец Лукас подобрался, шаг его стал крадущимся, скользящим, — а для меня — дети. Непослушные, но ведь дети же.

Он выдохнул и исчез за поворотом.

«Началось», — Луиза выхватила пульсатор.

Действительно, началось.

Двое в форме дружинников…

Стрелять на поражение…

Дикие слухи уже о целом десятке трупов.

Отец Лукас время от времени пересказывал ей содержание переговоров. В те короткие промежутки, когда им не приходилось убегать, или, сломя голову, нестись вперёд, или драться, драться, драться…

Несколько минут затишья. Чёрные брови священника сходятся над переносицей, когда он ищет пульс у одного из поверженных дружинников. А тот лежит, и не надо быть врачом, чтоб понять: шея у человека под таким углом не сгибается.

У живого — не сгибается.

— Господи…

А что «господи»? Тебя убивают, так чего тут цацкаться?

Они понимались к поверхности. Под ногами был «Весёлый Трюм», позади километры коридоров, по правую руку вот-вот должны были начаться многочисленные ответвления в отсеки жилого сектора, в лазарет, в машинные залы. Бронированные двери наверняка задраены, но лха с ними, с дверями — ничего за ними нет интересного. Мимо надо, мимо — вперёд, к очередному пролёту служебных лестниц, уводящих вверх, туда, где на километры раскинулись бесконечные склады, пещеры, лабиринты, хрустальные гроты, волшебный лес… Ф-фу ты, убырство какое. Там — не найдут. Там не то, что человека — танк спрятать можно, и не маленький, вроде отца Лукаса — нормальный танк для освоения планет с особо активной биосферой.

Двери… много дверей. И у каждой стоят дружинники, с ручными деструкторами «Хисаба», один выстрел из которого пробивает тяжёлую броню.

Не пройти…

А куда деваться?

— …всё это — совершенно неприличная авантюра, — отец Лукас отодвигает поближе к стене тело в той самой, тяжёлой, броне, — но вы отлично стреляете, дочь моя.

— Луиза.

— Лукас.

Вот и лестницы. Вниз — «Весёлый Трюм». Наверх — склады.

Они сунулись вниз. Для начала — вниз. И Луиза наплевала на просьбу «не убивать». Хрена ль, в конце концов, одним больше, одним меньше. Они оставили за собой такую широкую, такую вызывающе страшную просеку, что даже у самых подозрительных типов в Управлении — или кто там отдаёт сейчас приказы охране — не осталось сомнений: беглецы ушли в «Весёлый Трюм».

Что, сволочи, газ в вентиляцию? Или просто перекроете подачу воздуха?

Луиза рассмеялась. Представила себе лица… лицо Болдина

…ваше преподобие, по поводу этой женщины…

когда он вспомнит, что форма дружины, по сути своей — тот же скафандр. И похрен «этой женщине», равно как и преподобному отцу, на любой газ, на отсутствие воздуха, вообще — на всё.

Ох, устанут псы маркграфа прочесывать Трюм.

А уж на складах-то и вовсе шеи переломают.

И когда, поднявшись наверх, походя снеся очередной пост, они увидели наконец-то, шлюзовой люк, ведущий на поверхность, Луиза уже уверилась в своей неуязвимости.

Охрана! Броня! «Хисабы»!..

Два человека: майор мирской пехоты и, смешно сказать — рыцарь-пилот, разметелили эту охрану, вместе с их бронёй и ручными деструкторами, как, иччи их грызи, новобранцев из учебки. Даже не два человека — один. Пилот. Она так, на подхвате, на, мать их, подтанцовках, кордебалет с цветомузыкой. Ну, По-любому, священники — особенные люди. И в кино не врут. И в «Господь любит вас», по центральному каналу, тоже всё до последнего слова — правда.

А возле шлюзовой камеры стояла будочка из прозрачного ганпласта. Небольшая такая будочка. И в ней — станковый пульсатор. На тот случай, если вдруг пираты, если, вдруг, нападение с поверхности отражать придётся, если…

Этот пульсатор и ударил им навстречу. И Луиза сначала почувствовала, что ноги вдруг перестали слушаться, а только потом упала, в тот момент, когда парень за броневым щитом перенёс огонь на Лукаса.

«…в первый раз пробую на людях. Стыдно…»

Когда Господь создавал законы гравитации, Он не распространил их на священников. Луиза уверовала в это куда быстрее, чем в саму гравитацию. В последней она, как раз таки, усомнилась, когда увидела, как Лукас взлетел… То есть, нет, не взлетел. Конечно же, он прыгнул. Вверх и вперёд. И, кажется, оттолкнулся от потолка. Ну, а от чего ещё ему было отталкиваться? Ведь не может же человек одной лишь силой воли изменить направление прыжка, уже будучи в воздухе. Или может? Или…

Глухо бухал пульсатор. Вспыхивали и гасли огни выстрелов.

Лукас упал на руки. Оттолкнулся. Взлетел снова.

Всего пара секунд. Странный, страшный, нарушающий все законы физики танец между смертельными лучами. А потом грохнула бронированная дверь.

И выстрелы стихли.

Луиза встала и поковыляла к прозрачной будке. Лежать бы сейчас, истекать кровью из всех, разорванных в клочья артерий, да вот не лежалось что-то. Злость душила. А когда злишься, тут уж кровь или не кровь.

Лукас уже спешил ей навстречу.

Прозрачные тёмные глаза. Изумление, тревога…

Луиза отстранила его руку, пинком распахнула дверь в будочку, и, тремя выстрелами, в брызги разнесла головы всем троим охранникам. Сунула «Тунор» в кобуру.

— Суки.

— Зачем? — священник опустился на колени, рядом с тем, что осталось от стрелка, недоверчиво провёл ладонью по кровавой кашице, посмотрел на испачканные пальцы, — зачем ты… За что?

— Ты, иччи тебя… птичка, — выдохнула Луиза, падая в кресло у пульсатора, — ты, что, дурак? Здесь тебе не монастырь, ясно?

— Они сдались. Бросили оружие.

— Дурак, — ей стало всё равно: священник он или хрен с горы, — Дети, мать твою так! Дети… Здесь должна быть аптечка.

Разрезать полимерную ткань формы было нечем. Лукас помог ей стянуть комбинезон, увидев рану, сжал губы и сказал такое, что даже Луиза постеснялась бы повторить.

Ладно, хоть, крови не было. И больно не было тоже.

Странно, конечно, потому что артерии должно было разворотить покруче, чем головы этих ублюдков с пульсатором, но, слава Богу, не всё странное ведёт к неприятностям. Бывает, оказывается, и наоборот.

Прохладно зашипел лечебный спрей. Лукас наложил полосу церапласта поверх тонкой лечащей плёнки. Потом он вколол Луизе обезболивающее и, действуя с крайней осторожностью, помог одеться:

— Тебе повезло. Я слышал, эта штука убивает сразу.

— Угу, — мрачно согласилась Луиза, — извини за дурака.

— Забудь. У нас тут ещё одна проблема.

— Ну?

— Люк заблокирован изнутри, — он развёл руками, — думаю, нам прямо сегодня придётся идти в порт.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, — сказала Луиза, откидываясь в кресле и укладывая пострадавшие ноги на пульсатор, — ты сообщаешь о проблеме и тут же выдаёшь решение.

— Скорее всего, неверное.

— А-а, — она отмахнулась, — какая, к убыр… какая разница? Когда-нибудь из тебя выйдет хороший командир.

Лицо у него стало… странное. Ну, как будто человек одновременно удивляется, не понимает, и пытается при этом не смеяться. Потом он присел рядом с ней на корточки, снизу вверх глядя в лицо, и уточнил:

— Из меня?

— Ну. Полевой командир, или как там у вас это называется? Тактик, короче. Стратежно пусть в штабах думают, — она начала понимать, что говорит что-то не то, что в монастырях, видимо, всё как-то иначе, чем у обычных людей, но смело продолжила: — а почему нет? Насшибаешь пяток пиратов, начальство тебя заметит, дадут повышение. У вас там бывают повышения?

— Нет, — он всё-таки улыбнулся, — если не на вылете, то мы все равны. Архимандрит чуть-чуть равнее. Сколько, говоришь, мне нужно насшибать пиратов?

— Жалко, что все равны, — с сочувствием сказала Луиза, — стремиться не к чему. Что, сколько? Ну, пяток. Ас — это же тот, кто уничтожил пять машин противника, или как? Я не знаю, какие там у вас расценки.

— Так проходит земная слава, — сказал он с весёлым удивлением, — ладно, в плазму пиратов. Если я правильно понял, сейчас вся дружина бежит в этот ваш «Весёлый Трюм». И какое-то ещё особое подразделение. Это что, не знаешь?

— …! — ответила Луиза, — «особое» — значит армейское. Это мои ребята, они там все, как я. Только ноги целы. Слушай, а ты здорово прыгаешь. Я слышала, нихонцы так дерутся.

— Не знаю, — рассеяно ответил он, — это для боя в невесомости. Монастырская школа. Сделаем так: дождёмся, пока большая часть солдат соберётся внизу, а потом пойдём, но очень осторожно.

— Лады, — обезболивающее начало действовать, и её потихоньку охватывала эйфория, — осторожно пойдём и снесём всех.

– Надеюсь, что сносить не придётся. Ты пока отдохни, а я помолюсь за мальчиков.

— Отдохни, в смысле — помолчи? — уточнила Луиза, — легко! Ты только не забудь и за нас помолиться.