"Евгений Ленский. Рай-на-задворках" - читать интересную книгу автора

Он словно говорил сам с собой, и я не мог прервать его. Да и не
собирался, я просто смотрел на него и чуть не плакал. Мне очень
хотелось заплакать от жалости, что он такой больной и слабый, н от
радости обретения его, и от боли за потерянные двадцать лет! Но отец
повернул ко мне голову, н в его голосе зазвучал металл:
- Теперь уже ничего не проверишь. Я не могу испугать все
человечество зря, а ты ничего не доказал. Очень хорошо, что не
доказал. И все же обещай мне, очень прошу - обещай! Если все-таки
соберутся туда лететь - помешай. Бей тревогу, кричи, сломай
чтонибудь... взорви, наконец, корабль, но помешай!
Я ничего не понимал: - Папа! Куда лететь? Кому помешать?
Но он, наверное, меня не слышал, он только решил, что я
отказываюсь.
- Обещай! - вдруг крикнул он с такой силой, что я испугался.
- Обещаю, обещаю!
После этой вспышки ему стало хуже, голос его слабел и прерывался:
- Мы с мамой... Я не мог восстановить эти картины, - говорил он, и
паузы между обрывками слов становились все длинней.
Я не вслушивался, я только чувствовал, что он уходит. Одна мысль
билась во мне: "Я обрел его, через столько лет обрел - и вот..." До
сих пор не могу думать об этом спокойно. Люди уходят из жизни - это
закон природы, но не в тот же момент, когда... Не могу, не буду. Все.
После того, как мы похоронили его на площадке станции, мама
переселилась на равнину и пошла работать в школу наблюдающим врачом. У
меня начался выпускной курс, потом практика. и мы встречались не чаще,
чем до смерти отца. Через несколько месяцев, когда пережитое
вспоминалось не так остро, я пытался выяснить у нее, о чем говорил
тогда отец, но она ушла от ответа.
- Он бредил, он просто бредил... - и заговорила о картинах.
Кажется, это было после большого осмотра. Перед тем, как дать
"добро" на практику в пределах солнечной системы, нас неделю истязала
медкомиссия, тогда я еще пошутил, что признан идеальным образцом
землянина. Да... Мама опять показывала свои картины, а я подумал, что
из них что-то ушло. Они стали неживыми. Может быть, это отец придавал
им жизнь? Затем был долгий полет на Ланку-11 и, вернувшись, я застал
маму чуть постаревшей, но веселой, окруженной десятками ребячьих
мордашек. Они даже играть сбегались в ее зеленый дворик. А потом было
полетное задание и три дня на сборы. Я прилетел к маме с тяжелым
чувством - ведь планета, на которую уходила "Алена", называлась
Рай-на-задворках...
Услышав название планеты, мама охнула, но я не дал ей заговорить.
Наверно, я даже преувеличивал желание повидать планету - желание,
жившее во мне после тех, последних, слов отца. Но чем горячее я
говорил, тем сильнее она сникала.
- Вот оно... - повторила мама несколько раз. Я перевел разговор на
другое, постепенно растормошил ее, и вроде все позабылось. А на
Луне-111, в конце предполетной подготовки, я узнал, что мама полетела
в горы на могилу отца и там погибла, сорвавшись в пропасть. Погибла
там, где она на ощупь знала каждый камешек, каждую тропинку!.. И вот я
здесь, на ласковой, безопасной, безвредной планете. Истинный рай! И