"Евгений Ленский. Вокруг предела" - читать интересную книгу автора

молча плакала, даже не плакала, просто катились слезы. К черту, он же
нейрохирург, а не мясник. Какое ему дело, что в этой чертовой, сошедшей с
ума стране, не хватает врачей?
Впрочем, подобные монологи Смолл произносил каждый день. Произносил и
знал: как только спадет жара, превратившая его кости в желе, он встанет и
пойдет сменять Смирнова. А Смирнов не поедет домой, потому что его дом на
три квартала дальше, а по машинам стреляют, не взирая на красный крест. И
толстый Смирнов упадет в кресло здесь же, в дежурке, расплывется в нем и
будет бурно острить по поводу всего - госпиталя, жары, господ правительства
и господ повстанцев. Сейчас, только спадет жара...
Смолл, задремал, когда дверь бесшумно открылась и в комнату вошли трое,
с завязанными тряпками лицами и длинноствольными автоматами в руках. Один из
них бесшумно подошел к кровати и потряс Смолл а за плечо.
- А... что? Раненый? - вскинулся Смолл, увидев вошедших. - Что вам
надо?
Один из вооруженных на ломаном английском, тщательно подбирая слова,
торжественно ответил:
- Мы чрезвычайно обязаны пригласить вас сопровождать нас до
определенного места.
- Инструменты взять? Какое ранение?
- Инструмент есть, вот! - выкрикнул второй из вошедших. Он занял
позицию у двери и качнул дулом автомата. Его развеселило сказанное, и он
раскатисто заржал. В перерывах между приступами хохота, второй что-то
выдавливал на местном языке третьему, стоящему у окна и тот тоже смеялся.
Первый же легонько ткнул Смолла дулом автомата в плечо, но речь его была
по-прежнему изысканна:
- Уполномочен прискорбно заявить, что здесь состаивается взятие
заложника.
- Что за чушь! - возмутился Смолл. - Я нонкомбатант. Я представляю
международную гуманитарную организацию. Я протестую, я лечу ваших же
соотечественников.
- Наших соотечественников эффективнее спасет отсутствие кровавой банды
премьера Нгоро. Посредством вас мы взовем к мировому общественному мнению...
- Чушь! - разозлился Смолл, хотя как раз сейчас этого делать и не
следовало. - А если я буду кричать и сопротивляться?
Вежливый с наслаждением поднес к его лицу дуло автомата. Смолла прошиб
холодный пот. Он с трудом отвел глаза от черной, воняющей кислым дырочки в
срезе ствола и посмотрел вверх, в глаза вежливого.
То, что он увидел, лучше всего определялось словечком Смирнова:
"гляделки". С человеком, у которого такие глаза, разговаривать бесполезно.
Смолл не считал себя героем, это была не его война. И он уже стал
подниматься, когда от двери раздался истошный крик. Стоявший у окна тоже
завопил и, бросив на пол автомат, ринулся во двор, прямо через стекло. Смолл
опустил глаза и замер потрясенный, как никогда в жизни. Дуло автомата,
по-прежнему торчащее в нескольких дюймах от его носа, само по себе плавно
изгибалось вверх, при этом оно еще вытягивалось в длину и одновременно (но
как, боже, но как?) завязывалось в какой-то странный узел. И Смолл, и
"вежливый" завороженно следили за эволюциями дула, пока они не прекратились.
А когда Смолл увидел, что за узел образовался, он рухнул на кровать и
истерически захохотал. "Вежливый", не веря глазам, поднес то, что