"Владимир Ленский. Проклятие сумерек ("Эльфийская кровь" #4) " - читать интересную книгу автора

видели ее никогда.
- Эйле - вот как ее звали, вашу мать, мою голубушку, - говорила
взахлеб госпожа Горэм. - Уж она бы не так с вами обращалась, мой господин!
Она бы любила вас, нежила. Она была добрая, моя Эйле, не то что Уида, эта
черномазая лошадница.
Стало тихо. Горэм вытерла непрошеные слезы и направилась к выходу. Она
ступала очень гордо, высоко подняв голову. Дети смотрели ей в спину. И
когда нянька уже стояла на самом пороге, Эскива тихо спросила:
- А я?
Горэм замерла, повернулась. Перемена, произошедшая со старой женщиной,
поразила девочку. Теперь Горэм глядела холодно, почти с ненавистью. Никогда
прежде нянька не позволяла своей потаенной неприязни являть себя так
открыто.
- Вы? - переспросила Горэм совсем другим тоном. - Вы? Вы, ваше
величество, - дочь чистокровной Эльсион Лакар. Ваш отец потому и женился на
вашей матери, что она была беременна вами, а ему непременно требовался
эльфийский наследник. Гайфье был зачат по любви, но вы - лишь по
необходимости. Гайфье - не брат вам. У вас не только разные матери - вы
принадлежите к разным расам. И судьба у вас будет разной, помяните мое
слово.
В первое мгновение Эскива не ощущала ничего, кроме острой,
всепоглощающей боли. Ее брат - ей вовсе не брат; ее отец не любил мать,
когда брал ее в жены...
И еще эта жгучая злоба няньки, которую прежде от нее таили. Но теперь
Горэм больше не считала нужным церемониться. Высказала ей в лицо все как
есть. Эдак скоро и другие перестанут делать вид, будто почитают в Эскиве
свою владычицу...
Ну уж нет!
И, тряхнув светлыми волосами, маленькая королева громко произнесла:
- Госпожа Горэм, за вашу наглость вы уволены.
Горэм помедлила еще мгновение, усмехнулась и вышла за дверь.


* * *

Распоряжения ее величества утверждались регентом, равно как и приказы
регента должны были иметь подпись королевы. Такой порядок был заведен с тех
самых пор, как Эскиве исполнилось пять лет, и девочка аккуратно являлась в
кабинет и ставила свое имя на документах.
Обычно с нею находился при этом специальный секретарь. Звали его
Тмесис; это был чопорный человечек, весь в подвижных морщинках, с крохотным
острым горбиком между лопатками. От него всегда чуть попахивало кисленьким.
Тмесис держался с Эскивой так, словно и она была таким же секретарем с
жеваным личиком и тусклыми глазами.
Как ни странно, он был единственным из придворных, с кем Эскива
чувствовала себя хорошо. Он общался с нею как с равной. Не пялился на ее
темную кожу и странный разрез глаз, не низкопоклонничал, не боялся. Просто
выкладывал листок за листком и тихим, ровным голосом называл тему
очередного распоряжения. Эскива, сильно склоняя голову набок и старательно
нажимая на перо, ставила подпись. Секретарь неизменно благодарил, посыпал