"Донна Леон. Неизвестный венецианец " - читать интересную книгу автора

левой передней фаре. Туфля пьяно валялась на боку, уткнувшись мыском в одну
из масляных луж, что как оспа покрывали задний двор скотобойни. Увидев ее
тут, он, естественно, подумал еще и о крови.
Скотобойня стояла здесь давно. Ее построили еще до того, как Маргера
расцвела и превратилась в один из промышленных центров Италии, когда еще и
слуху не было о нефтеочистительных и химических заводах, что выросли потом
на болотах вдоль побережья лагуны, напротив Венеции-жемчужины Адриатики.
Приземистая бетонная постройка мрачного вида была обнесена высоким
забором из сетки-рабицы. Может быть, этот забор остался с тех пор, когда
овец и коров сгоняли сюда по дорогам. Наверное, он должен был внушать им
мысль о неотвратимости судьбы, пока их гнали, толкали и тянули навстречу
погибели. Сейчас животных привозили в грузовиках, и они оттуда попадали
прямо на пандус с высокими бортами и не имели ни малейшего шанса сбежать.
Люди близко не подходили, и, стало быть, ограда была не нужна. Вероятно, по
этой причине ее давно не ремонтировали, сетка кое-где обвисла и порвалась, и
бродячие псы, привлеченные запахом, иногда по ночам пролезали сквозь дыры и
выли у стен скотобойни, мечтая поживиться.
Окрестные поля заросли сорной травой и превратились в пустыри, будто
заклейменные кровавым проклятием. Заводы находились далеко, но их отходам,
ядовитым стокам, которые закачивались в землю, проклятие было нипочем. С
каждым годом они все ближе подбирались к скотобойне. Черная жижа пузырилась
у стеблей травы, и на поверхности луж, которые никогда не просыхали, всеми
цветами радуги переливалась бензиновая пленка.
Туфля, красная туфля, лежала метрах в ста позади скотобойни, с наружной
стороны ограды. Рядом росла высокая зеленая осока. Она, казалось, только
жирела от отравы, подмывавшей ей корни. В то жаркое августовское утро, в
одиннадцать тридцать, железная дверь отворилась, и из скотобойни вышел
толстяк в окровавленном кожаном фартуке. Вслед ему наружу хлынула горячая
волна вони и рева животных. Под солнцем было ничуть не прохладнее, чем
внутри, но, по крайней мере, тут не так воняло падалью и шум машин, что
мчали туристов в Венецию по шоссе в километре отсюда, слушать было куда
приятнее, чем визг и вопли за спиной.
Нащупав на подкладке фартука сухое местечко, толстяк обтер два пальца
правой руки, затем сунул их в карман рубашки и вытащил пачку "Национале". Он
щелкнул пластиковой зажигалкой, жадно затянулся, смакуя жгучий вкус крепкого
дешевого табака. Тут за спиной у него раздался чей-то тоскливый предсмертный
вой и толкнул его прочь от скотобойни, в прозрачную тень акации, росшей у
ограды. Дерево непонятно как ухитрилось вырасти на этой земле чуть не до
четырех метров.
Он стоял, курил и смотрел в сторону Местре: лес заводских труб, одни
изрыгают пламя, из других валит серый, черный, зеленоватый дым. Легкий
ветерок, что дул оттуда, ничуть не холодил разгоряченного лица, но зато гнал
весь этот дым прямо на него. Сделав глубокую затяжку, он и глянул под ноги -
здесь, на пустыре, приходилось быть осторожным, чтобы не вляпаться в мазут
или еще в какую гадость. Он посмотрел на землю и увидал туфлю, валявшуюся у
изгороди.
Туфля была не кожаная, а вроде как из ткани - шелка или атласа. Беттино
Кола не знал, как называется эта ткань, но у его жены были такие туфли, и
они стоили больше ста тысяч лир. Чтобы заработать этакие деньжищи, ему нужно
было забить полсотни овец или двадцать телят, а она спокойно выложила их за