"Леонид Леонов. Evgenia Ivanovna" - читать интересную книгу автора

акаций под названием проспект Влюбленных Душ. Через жуткой красоты кладбище
он уводил в голубую от луны степь, не теряя своей силы и зимою. Молодым
людям даже смешно стало, как раньше не сдружились их семьи, живя наискосок
на той же улочке. До самой Февральской революции чиновница и фельдшерская
вдова взаимными визитами и услугами старались наверстать упущенное. Перед
возвращеньем в часть, за блинками на масленице, подпоручик по тогдашней моде
нараспев прочел собственного сочинения стишок с пожеланием, чтобы одна
подразумевавшаяся девушка сиянием своих глаз все вела бы и вела его на
поединок с врагами обновленной жизни. Матери переглядывались, заранее считая
себя родственницами, только вздрагивали при упоминании обреченных тиранов,
из которых лично знали тамошнего старичка латиниста, старинного гонителя
лентяев, и соседнего бакалейщика, отпускавшего питание в долг до пенсионной
получки. Было решено, что, как только, бог даст, проиграют войну
окончательно, тотчас в за свадебку. Но сперва стал исчезать из продажи
сахар, а там начались перебои и в остальном. Венчание, как и самое жизнь
заодно, старушки постановили отложить до минования смуты. Осенью следующего
года тайно воротившийся офицер Стратонов прятался то в стогах на пойме, то
на голубятне у будущей тещи. Всю зиму по ночам через открытые форточки
слышалась стрельба. К весне часть местных тиранов была закопана... Из
них-то, наспех закиданных землицей, и вывелась летучая поденка тех лет -
атаманы всея Руси, вселенские батьки с револьверами, коменданты земного шара
и прочая оголтелая вольница. Она помчалась по степям с клинками наголо,
верхами и на тачанках, ввинчиваясь, как пуля, в застоявшийся континентальный
штиль, саморасстреливаясь на лету, облачками пыли оседая по обочинам древних
шляхов. В городке появились крутые, в белых башлыках поверх черкесок, вроде
шершней перетянутые полковники, замыслившие унять разбуженную Россию. Сам
Деникин проездом призывал с паперти к подвигу местных орлов, и те,
стриженные под машинку, пропахшие карболкой, натужными голосами кричали ура.
Пошли маскарады в пользу военных сироток, пышные самосуды, кутежи со
стрельбой, парады, беспросыпный картеж, безумная русская тоска. Скоро
плесень повяла, поползла: красный огненный вал, потрескивая, покатился с
севера по степи. Вечерком со споротыми погонами поручик заскочил проститься
с невестой. Ничего не осталось от юриста-третьекурсника в том задымленном
дергающемся старике. "Женя, богиня, Офелия, веточка моя вишневая, я пронесу
твой чудный образ сквозь пустыню этой самой... ну, как ее?" Он запнулся,
воровато пощелкал пальцами и разревелся хуже мальчишки... Уже постреливали
за окном, восставший гарнизон заперся в казармах, накануне через окраину с
песней и гиканьем промчался красный эскадрон. Времени хватало в обрез,
передовые эшелоны белой армии где-то у моря грузились в трюм иностранного
парохода. Девушка вызвалась разделить судьбу любимого. Тот отбивался изо
всех сил, хоть и сознавал дальнейшую участь офицерской невесты. Матери
благословили их в дорогу и все пытались навязать по сундучку с прижизненным
наследством. Молодые бежали в наемной бричке, добытой по кулачному праву
эвакуации. Брачная ночь состоялась в степи под открытым небом. Первый снег
кружился в потемках, лошадь стояла смирно, нераспряженная, пахло прелой
ботвой с баштана. Бесшумная пятерня нашаривала в степи беглецов, и этот
смертный трепет умножал ненасытность Стратонова. У Жени озябли коленки...
Пока муж хозяйственно прятал торбу с овсом, - дорога предстояла самая
дальняя из всех возможных в жизни, - Женя все глядела на покинутый,
пламеневший среди мрака горизонт. "Ах, мамочка, кровиночка моя, неужели