"Леонид Леонов. Туатамур" - читать интересную книгу автора

зубы и не взошла над степями гордая звезда Кирагая-юлаши.
И вот я лежу у шатра чужой жены, солнце лижет мне темя, а если бы хвост
был у меня, - я вилял бы им, потому что - ныне кто назовет меня иначе, чем
дряхлой собакой Чингиса, ушедшего в закат?
Вот слушайте: я любил Ытмарь, дочь хакана. Чингис, покоритель концов, -
да не узнают печали очи его, закрывшиеся, как цветы дерисунха, на ночь, чтоб
раскрыться утром! - отдал бы ее мне. Это я, который снял бы с нее покрывало
девства, когда б не тот, из стороны, богатой реками, Орус, который был
моложе и которого борода была подобна русому шелку, а глаза - отшлифованному
голубому камню из лукоморий Хорезма.
Пусть засыплют песком мою кровь, - слушайте! Так говорит Туатамур,
последняя собака и тень Чингиса.

II

Ытмарь, дочь каана!
Она не носила кызыл-джаулык, ее волосы видели все, кто хотел видеть.
Они были черны и свешивались с седла. Но ее лук весил десять батманов.
Ытмарь, - она была гибка, как павлинья джига праздничного феса мурзы.
Она скакала по степи верхом, быстрая, подобная камню, выпущенному из пращи.
Никакой ветер не мог ссадить ее со скакуна.
[142]
Она не страшилась боли нисколько. Аммэна, - когда тяжелая стрела
найманского барласа приколола ступню ее к боку лошади, - я видел: поднялся
на дыбы ужаленный жеребец, усмешкой удлинились губы Ытмари. Тогда догадался
я, что пьяны и сладки поцелуи Ытмари, как первое молоко кобылиц.
Ее внимательно слушали в собраниях грая древние мурзы и атабеки, качая
вышитыми тубетеями, - не потому только, что была она дочь каана.
Смятые, растерявшие стрелы и надежды, ряды моих дада, моих нукеров,
устремлялись вперед по ее первому зову - не потому только, что был ее голос
тверд, как красный камень в тюрбане хоросанского Джеллаледдина, и нежен, как
качанье бубенца в теплом ветре весны.
Бросался, распахнув руки, на копья трех Мстислабов, ища смерти,
Туатамур, - не потому только, что надоело старому тенебису-дудырге видеть,
как, прекрасная, орошает сожженную степь луна, и слушать, как мурлычет на
вечернем ложе любовную песню маленькая Бласмышь, прося ласки.
Ытмарь, дочь каана! Когда б хаканом я был, я прославил бы с минаретов
Хорезма губы твои. Я выбрал бы среди молодых земли - красивейшего, я вырвал
бы сердце из него, чтоб не смело оно биться для другой.
Дочь каана!

III

В год Коровы, когда кибитка третьего полнолунья той осени остановилась
над улусами Иллиджака, - Дурбан, инак хакана, пришел в мой шатер и сказал:
- Великий хакан хочет, чтобы Туатамур, тенебис, пришел к хакану.
Я встал. Я надел синюю джапанчу. Я пошел в шатер каана.
Тогда был вечер, как и теперь. Невдалеке за ордой, по ту сторону стана,
плакала в сукае ночная птица. Был треск, - бурханы били в две палки, а в
стане звонко доили кобылиц.