"Роман Леонидов. Шесть бумажных крестов " - читать интересную книгу автора

фигурировал в индийской чалме и элегантном фраке. Черные глаза смотрели
пронзительно на блондинку астенического типа, застывшую в эффектной позе.
Подняв край афиши, Мезе сказал:
- Сомнамбула недурна... Вы не находите. Штанге?
Вольке продолжал комментировать:
- Я познакомился с доктором Ф. во время его гастрольной поездки.
Преподнес ему редкое издание "Сивиллиных книг"*. С того времени он постоянно
пополнял мою коллекцию своими афишами, а вот сейчас, когда его талант
по-настоящему оценен, я... одну минуту...
______________
* Сивиллы - легендарные прорицательницы, упоминаемые античными авторами.

Над входной дверью звякнул звонок. Бросив афиши, антиквар вышел к
покупателям. Голос его любезно журчал из-за плотной портьеры: "Редкий...
экземпляр... Изумительно выполнены тени... Классические линии. Совсем
недорого..."
Я отложил в сторону Ранке, захватил пальцами уголок желтоватой афиши,
быстро сложил ее и спрятал в карман. Мезе от неожиданности открыл рот, но
рассуждать было поздно. Явился герр Вольке, и афиши вновь запорхали в его
руках. Казалось, превращениям блондинки под воздействием гипнотического
взгляда доктора Ф. не будет конца. Тогда Мезе сказал:
- К сожалению, у нас нет времени, герр Вольке. Как-нибудь в другой раз.
Вольке оставил афиши и, рассыпаясь в любезностях, провел нас к
автомобилю. Я попросил его оставить для меня Макиавелли и Ранке. Он казался
растроганным. Потом машина дернулась. Кариатиды пронеслись в стремительном
танце. Когда мы свернули за угол, я развернул афишу. Она липла к лицу,
вырывалась из рук под напором ветра.
- Что вы скажете, Хайнц, о прошлом нашего метра? - спросил я.
- Почему только метра?
Я внимательно всмотрелся в черты сомнамбулы. Черные точки клише ползли
по чувственному лицу, маняще сгущались в разрезах глаз. Сомнения не было.
Это была фрау Тепфер.

***

У вас утомленный вид, Хейдель. Призраки тоже способны утомляться,
особенно когда им приходится усиленно шевелить мозгами. Вспомните-ка лучше
ваш цикл лекций по истории Флоренции. Зальцбург. Девятнадцатый год. Вы
неистовствовали на кафедре, а я мечтал о конце вашей лекции, чтобы, забежав
в харчевню, с жадностью проглотить порцию требухи. Теперь положение
изменилось, и вы, знаю, ждете спасительного рассвета, чтобы, по рецепту
Овидия*, "раствориться в золоте утра". Мы распрощаемся навсегда, Хейдель. Вы
вознесетесь в эмпиреи**, чтобы там наслаждаться пением хрустальных
шестеренок, а я вернусь в мир, отравленный ядом индустриальных облаков, в
мир, где есть политика, собачьи выставки, юбилеи и исторические концепции. Я
отнюдь не противник цивилизации и порождаемых ею иллюзий, но рудиментарный
остаток совести мешает мне вести спокойную жизнь необюргера. Не зря же Фауст
просил черта избавить его от совести, этой неудобной, непрактичной, маркой
штучки... А тогда, в лаборатории доктора Ф., она долго мешала мне
прислушаться к "голосу разума", от лица которого выступал Хайнц Мезе. Хайнц