"Канал" - читать интересную книгу автора (Дудченко Владимир Алексеевич)

Глава вторая

Августовский Каир встретил одуряющей жарой. Жгучее африканское солнце едва просматривалось сквозь марево, но легче от этого не было. Над раскаленным асфальтом волнами поднимался горячий густой воздух, насыщенный всевозможными запахами, не поддающимися определению; жар, как из печки-каменки, шел отовсюду: от стен зданий, автомобилей, каменных тротуаров. Спасения от солнца не было даже в тени раскидистых акаций и пышных кустов тамариска…

Несмотря на ужасающее пекло, североафриканский мегаполис жил своей обычной жизнью. В потоках сигналящих на разные голоса ободранных автомобилей, казалось, начисто игнорировавших правила движения, сновали невозмутимые ослики, везущие тележки c овощами и фруктами; звенели медными тарелочками водоносы в галабиях, зазывая прохожих утолить жажду; с деловым видом шагали мелкие клерки, одетые по-европейски; стайки девушек в цветастых платьях разглядывали витрины магазинов, оживленно обсуждая увиденное; под тентами открытых кофеен сидели пожилые египтяне в бордовых турецких фесках с газетами в руках, некоторые курили кальян…

О том, что Египет находится в состоянии необъявленной войны, свидетельствовали лишь кирпичные стенки (для защиты от осколков) у входов в государственные учреждения и зенитные пулеметы на плоских крышах отдельных зданий. Как ни странно, в толпе прохожих людей в военной форме было совсем немного.

— Ну, вот и приехали. Уф, и жара же сегодня, — сказал, отдуваясь и вытирая платком пот, референт главного военного советника подполковник Белоглазов, когда ГАЗ-69, с трудом пробившись сквозь толчею автомобилей на вокзальной площади Рамзеса, остановился у гостиницы „Виктория“. — Знакомое место, а, Полещук?

— Еще бы, — коротко ответил Полещук и потянулся к своему чемодану.

— Давай, старик, устраивайся, — Белоглазов выбрался из машины. — Сам-то сможешь или помощь нужна? Заявка на тебя у них, — он кивнул в сторону входа. — Оформляйся.

— Не проблема, Вячеслав Васильевич, — Полещук повесил на плечо сумку и взял чемодан. — А когда…

— Завтра в девять ноль-ноль будет машина, — ответил референт, догадавшись, что хотел узнать Полещук. — Прямиком в офис главного. Лично генерал-полковник Катушкин будет тебя распределять. Цени. А то, понимаешь, шлют сюда недоучек, вроде сегодняшних узбеков… По секрету скажу: работать будешь в главном штабе ВВС или ПВО. Но главный пока не решил. — Он многозначительно вытянул вверх указательный палец.

— Вячеслав Васильевич, а как с деньгами? — вспомнил Полещук и поставил чемодан на землю.

— Деньги получишь завтра в офисе. Так сказать, подъемные. — Белоглазов забрался в машину и достал бумажник. — На тебе пять фунтей, завтра вернешь. — И он протянул Полещуку пятифунтовую банкноту. Все, до встречи. Дико тороплюсь, старик. Маа саляма! [До свидания! — араб. ]

В холле „Виктории“ с прошлого года ничего не изменилось. Те же потертые мягкие кресла, журнальные столики, допотопный телевизор, надрывно гудящие старенькие вентиляторы, душный полумрак. И ни одного постояльца. Интересно, куда подевались попутчики из Москвы? — подумал Полещук. — Кроме, понятно, работяг из Асуана. Наверное, всех отвезли в Насер-сити… Ну, оно и к лучшему: меньше народа — больше кислорода.

Оформление много времени не заняло. Номер дали на втором этаже с окном, выходящим на шумную улицу Рамзеса. Полещук открыл деревянные, решетчатые ставни, выглянул наружу и тут же их закрыл — жара не спадала. Хотелось пить. Быстро приняв душ (о холодной воде можно только мечтать!), Полещук распаковал чемодан, переоделся и спустился в бар.

— О, мистер Искяндер, — протянул Полещуку руку бармен. — Аглян ва саглян! Хамдилля ас-саляма! [Добро пожаловать! С приездом! — араб. ] Как дела? Надолго к нам?

— Салям, Махмуд! — удивился Полещук памяти узнавшего его бармена: ведь через эту транзитную „Викторию“ проходят сотни наших. Впрочем, для сотрудника местной контрразведки „мухабарат“, каковым, без сомнения, уже давно являлся Махмуд, это была обычная работа: видеть, слышать, запоминать, общаться и давать информацию. — Иззейяк? Иззей сыхха? [Как твои дела? Как здоровье? — егип. ] Дай-ка мне, братец, пива, да похолоднее!

— Одна секунда, баш мугандис! [старший инженер — егип., одна из форм обращения к образованному человеку] — Махмуд метнулся к холодильнику, достал из него сразу же запотевшую бутылку египетского пива „Стелла“ и поставил ее на стойку бара вместе с высоким стаканом.

— Как дела у мухабарат? — спросил Полещук и улыбнулся.

— Мистер Искяндер, а при чем здесь мухабарат? — ухмыльнулся бармен. — Наверное, неплохо. Но я к этой уважаемой и серьезной организации отношения не имею.

Полещук и Махмуд посмотрели друг на друга и рассмеялись. Обоим все было более чем понятно.

Потягивая „Стеллу“, Полещук вспомнил забавный эпизод из рассказа отца о его проживании в „Виктории“. Полковник Николай Полещук, человек наблюдательный и осторожный, однажды заметил, что в его вещах рылись, что-то искали. Недолго думая, он нарисовал на листах бумаги многозначительный кукиш (для него это было элементарно — природный дар и учеба до войны в Одесском художественном институте), и распихал рисунки в своих вещах. После этого никто к ним не прикасался. Интересно, кукиш для арабов означает то же самое, что для нас? — подумал Полещук. — Или батю оставили в покое, потому что ничего не нашли?

Пообщавшись с барменом, угостив его болгарской сигаретой и осушив бутылку весьма неплохого (в Союзе такого нет) пива, Полещук протянул Махмуду пятифунтовую банкноту.

— Денег не надо! — поддельно возмутился бармен и улыбнулся в вороного цвета усы. — Клянусь Аллахом, обижаете, мистер Искяндер! Сегодня вы — мой гость.

— Ладно, Махмуд. Тогда давай еще одну „Стеллу“, — нашелся Полещук, — за мой счет. Выпьем вместе.

Так и сделали. А ближе к вечеру, когда в баре стал собираться народ, Полещук, не испытывая ни малейшего желания с кем-либо еще общаться, расплатился за пиво, пожал бармену руку и вышел на улицу прогуляться. Мысли его преследовали самые неприятные. Экзотика египетской столицы от них совершенно не избавляла. Генерал Верясов… — крутилась в голове единственная фамилия, — этот Верясов, если он действительно зам главного, непременно устроит мне веселую жизнь… С другой стороны, как говорится, „дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут“…

— Товарищ генерал-полковник, лейтенант Полещук прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Полещук вытянулся перед главным военным советником и мельком оглядел его кабинет. В глаза бросились портреты генсека Брежнева и президента Насера, висевшие на стене за креслом главного военного советника. Слева — карта Египта на арабском языке, над названиями крупных населенных пунктов их перевод на русский. Тактическими условными знаками обозначена дислокация египетских частей и соединений. Тихо шелестел кондиционер. После уличной жары в кабинете было прохладно.

— Здравствуй, лейтенант! — высокий с военной выправкой мужчина в годах с характерным для человека, привыкшего повелевать людьми лицом, встал из-за стола, сделал пару шагов навстречу и протянул руку. Генеральские лампасы и погоны с тремя вышитыми канителью звездами, наверное, мог узреть любой офицер, несмотря на отсутствие оных на простеньком цивильном платье (белая рубаха с коротким рукавом и мешковатые черные брюки) главного военного советника. — Ждали тебя. Вашего брата, переводчиков, вроде много, а шлют сюда одно говно. А, Белоглазов?

— Так точно, товарищ генерал-полковник. Но и нормальные переводчики тоже есть.

— Есть на жопе шерсть! — генерал Катушкин зло посмотрел на подполковника Белоглазова. — Только руководить ими нужно, как положено. А то шляются, знаете ли, по ночным кабакам, безобразия нарушают. Запомни, подполковник, железную истину: враг номер один — Израиль, а враг номер два — переводчик! Куда мы Полещука планировали?

— В главный штаб ПВО в группу генерала Сизарева, — Белоглазов повернулся к Полещуку. — Или к авиаторам. У них тоже нехватка переводчиков, товарищ генерал.

— Так, Дольский, думаю, пока обойдется. Там на английском парни шпрехают. А вот Василию Федоровичу Сизареву надо помочь. — Генерал Катушкин посмотрел на Полещука. — Справишься, лейтенант?

— Постараюсь, товарищ генерал-полковник! С пэвэошниками в прошлом году здесь работал…

— Кстати, у него медаль „За боевые заслуги“, — добавил Белоглазов. Катушкин повернул голову к своему референту и, будто не услышав его слова о награде, смерил начальственным взглядом по-прежнему стоявшего навытяжку Полещука.

— Не постараюсь, а так точно! Учить вас надо уставам, офицеры хреновы.

Раздался осторожный стук в дверь и в кабинет заглянул дежурный офицер, одетый как все сотрудники аппарата — в белую рубашку с галстуком и черные брюки.

— Товарищ генерал-полковник, к вам генерал Верясов.

Но Верясов, бесцеремонно отодвинув оперативного дежурного, уже входил в кабинет.

— Разрешите, Иван Сергеевич?

— А, Владимир Борисович, заходи, — главный военный советник привстал со стула, пожал руку Верясову и указал на стул рядом с собой. — Садись, генерал. Как там Москва?

Но Верясов, не отвечая на вопрос главного, не сводил глаз со стоявшего навытяжку Полещука.

— Ага, попался-таки! Сукин сын! — Верясов повернулся к ничего не понимавшему генералу Катушкину. — Вот, полюбуйтесь, Иван Сергеевич, на молодого охламона и пьяницу. — Как фамилия?

— Лейтенант Полещук, товарищ генерал. Переводчик арабского языка, выпускник ВИИЯ. — Полещук опустил голову вниз, поняв, что сейчас сбудутся его самые мрачные предчувствия.

— Откомандировать в Союз! — лицо Верясова пошло красными пятнами. — В двадцать четыре часа! — Громко зарычал он, срываясь на крик. — С соответствующей характеристикой… Молокосос!

— Погоди, Владимир Борисович, — прервал Верясова главный военный советник, — не кипятись. Доложи, что случилось.

Верясов коротко рассказал генералу Катушкину об инциденте в самолете, максимально сгустив краски. После его рассказа самым подходящим местом для Полещука оставалась, видимо, только исправительная колония строгого режима. Попытки Полещука вставить хотя бы слово натыкались на генеральский рык „молчать!“ И лейтенант замолчал. Подполковник Белоглазов, непрерывно вытиравший пот (хотя в кабинете было скорее холодно, чем жарко), промямлил что-то о дефиците кадровых переводчиков и о боевой медали, но тоже замолчал, нарвавшись на нецензурную реплику генерала Верясова.

— Охолонь, замполит, — остановил своего заместителя главный военный советник. — Мне все ясно. Вернее, ни х…я не понял. Он что, надрался с работягами, а потом хотел тебе морду набить? Херня какая-то! Генерал Полещук на курсах „Выстрел“ (Высшие общевойсковые курсы офицерского состава в г. Солнечногорске Московской области) кем тебе приходится? — неожиданно спросил он Полещука. — Отец?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник. Однофамилец. На „Выстреле“ два Полещука. Мой отец, Николай Иванович, полковник. Преподаватель тактики и оперативного искусства. А второй Полещук — Илларион Иванович, генерал-майор. На „Выстреле“ все считали, что они братья…

— Хреново же воспитал тебя отец, — встрял генерал Верясов. — Молодой человек, а хамишь генералу… Все вы там в ВИИЯ блатные… Институт блата и связи имени Биязи!

— Владимир Борисович, дай договорить, — прервал своего заместителя генерал Катушкин и, раздражаясь, хлопнул ладонью по столу. — Полковник Полещук… Полещук… Николай… Батя воевал?

— Так точно, товарищ генерал, — Полещук, наконец, поднял голову и посмотрел на главного. — До Берлина дошел. 312-я стрелковая дивизия, начальник штаба полка. Кажется, первый Белорусский фронт…

— Все, вспомнил. 312-я Смоленская… — Генерал Катушкин перевел взгляд с Полещука на своего заместителя по политической части. — Майор Полещук. Краков брали вместе, соседями были. Их дивизия восточнее наступала. Боевой офицер… — Генерал замолчал, видимо, вернувшись мысленно в те далекие военные годы. — Так, объявляю свое решение. В Союз, лейтенант, не полетишь. Будем тебя здесь перевоспитывать. Отставить группу генерала Сизарева, — ты, подполковник, записывай, — Катушкин глянул на Белоглазова. — На передний край его, на фронт, к евреям поближе. В пехотную бригаду поедешь. — Генерал на мгновение задумался. — Хотя, какая на х…й, бригада? Батальон — самое тебе место! Чтобы служба медом не казалась… Да перед Владимиром Борисовичем извинись. Всего-навсего лейтенант, а уже борзой до… — Не закончив фразу, Катушкин встал со стула и громко скомандовал: — Выполнять! Чтобы завтра же был на канале!

Полещук вздохнул с облегчением: ТуркВО, вдруг „засветивший“ со страшной силой, пока, похоже, перебьется без него. „Дальше фронта не пошлют… — вспомнил Полещук, — батальон так батальон…“

Вся жизнь Саши Полещука была связана с армией. Родился он в Заполярье, где служил его отец, получивший туда назначение после курсов „Выстрел“. Как понял Саша много позже, блестящая офицерская карьера его отца, майора Полещука, этим назначением дала трещину. Встретив войну сержантом срочной службы под Москвой, он, крестьянский парень из глухого украинского села в Сумской области, проявил недюжинный военный талант, быстро стал офицером, достойно воевал, был дважды ранен, заслужил пять орденов и дошел до столицы рейха. Там, в Берлине, бравый майор познакомился с будущей матерью Саши, смуглолицей красавицей-хохлушкой с примесью молдавских кровей, лейтенантом-военврачом с редким именем Василиса. Брак они зарегистрировали в Карлсхосте.

Перспективы у майора Полещука были самыми радужными: в то время, когда шло массовое послевоенное увольнение офицеров, его, как перспективного командира, оставили в армии и направили учиться на „Выстрел“. И неожиданно, после окончания курсов такое нелепое назначение — на границу с Норвегией, да еще и на маленькую должность заместителя комбата. Самолюбие майора Полещука чья-то вышестоящая воля просто раздавила: ведь к моменту окончания войны он был уже начальником штаба полка, можно сказать, правой рукой командира. А тут — Никель, Печенга, северное сияние… Холод, полярная ночь, безысходная тоска… И стремление, несмотря ни на что, сделать офицерскую карьеру сначала, но уже без войны.

…Время от времени майор вспоминал то, что всячески скрывал не только от особистов (сотрудники особых отделов контрразведки КГБ СССР), но и от всех: прошлое своего отца Ивана Ефимовича Полещука. А Иван Полещук, призванный в армию в конце Отечественной войны в качестве обозного бойца, был не просто украинским крестьянином. Он был унтер-офицером царской армии, прошедшем всю Первую мировую войну. Сам генерал Брусилов летом 1916 года прикрепил на его мундир третий Георгиевский крест. Вспоминать об этом было нельзя, серебряные кресты сдали в голодные 30-е в скупку, документы уничтожили. Слава Богу, никто из односельчан не предал Ивана Ефимовича…

Воспоминания раннего детства у Саши самые смутные, но в них всегда присутствовали офицерские мундиры, оружие, казарма, солдаты, запах портянок и махорки. И еще застолья, во время которых, его, маленького пацана, не знали, куда девать. Однажды, в тундре, к кустам, где оставили трехлетнего Сашу, подошел медведь, дожрал остатки пиршества и начал его облизывать. Удовольствие прервали выстрелы и дикие крики. Медведь ретировался. Потом орава подвыпивших офицеров и их жен едва не задушили его, маленького, в радостных объятиях. Он заплакал, не понимая, что произошло. Где были родители, Саша не помнил.

Затем была Москва с детским садиком от академии Фрунзе, в которой учился его отец, отвратительная на вкус черная икра на завтрак, редкие визиты родителей, потчевавших его летом клубникой и любимой по Северу сгущенкой — зимой. Из садика его забирали в субботу, и каждый раз для него это был настоящий праздник.

В детских воспоминаниях Саши осталась огромная московская коммуналка и он с парадной шашкой отца, удивляющий на кухне соседей. В память врезалась демонстрация на Красной площади, куда повел его отец, в тот раз почему-то не участвовавший в военном параде. „Смотри, сынок, это — Сталин, — сказал отец, подняв Сашу на плечи, когда они проходили мимо мавзолея. — Видишь, вот тот с усами…“ Саша узнал вождя сразу, так как большой портрет Сталина висел в детском садике.

В Москве родилась его сестричка, Наташа, после чего все внимание родителей переключилось на нее. Тогда Саша еще не осознавал причину этого, обижался и капризничал. Ему пытались объяснить, что его сестричка слабенькая и больная, ее нужно жалеть и помогать. Саша не понимал, грубил маме, и его наказывали, шлепая по попе и ставя в угол…

А потом были военные гарнизоны на Украине, вначале в Славуте, где отец служил заместителем командира полка, и во Владимире-Волынском, где он командовал стрелковым полком. Славута, а точнее, отцовский полк, запомнилась Саше тем, что он там дневал и даже ночевал. Мама была всецело занята больной сестренкой, а его поручили солдатам. Бойцы с удовольствием возились с сыном зама комполка, сшили ему военную форму, стачали маленькие хромовые сапоги, и втайне от офицеров учили обращаться с карабином и автоматом. Все это Саше очень нравилось.

Но особенное впечатление на него произвели полковые учения с боевой стрельбой, на которые его однажды взял отец. С замиранием сердца Саша смотрел на рычащие танки и солдат, бегущих за ними с автоматами. Шум машин, грохот настоящего сражения, крики командиров, суровый взгляд отца, что-то говорящего по рации — приводили Сашу в телячий восторг…

К большому разочарованию, военные приключения закончились, когда он пошел в первый класс. Учеба давалась Саше легко, он быстро делал уроки, хватало времени и на игры, и на походы на стрельбище, где он с пацанами выискивал пули, из которых они потом выплавляли свинец. Один раз с отвисшим от тяжести пуль карманом пальто попался отцу и был нещадно выпорот офицерским ремнем.

Во Владимире-Волынском его ждали приключения другого рода. Древний городок на западе Украины оказался до предела наполненным тем, о чем может мечтать любой мальчишка. Старинные польские костелы с подземными ходами, ведущими неизвестно куда, клады монет, поржавевшие рыцарские мечи и шлемы, а главное, что еще больше терзало воображение — нескончаемые рассказы пацанов о сундуках с золотом и драгоценностями, которые якобы кто-то видел в подземельях города. Их искали постоянно, бесстрашно забираясь с фонариками в разломы подземных ходов, но ничего не находили. Понятно, что на время Саша потерял былой интерес к военной службе отца, его стрелковому полку и к современному оружию.

Впрочем, не совсем. Пару-тройку раз, улучив момент, когда дома никого не было, он брал отцовскую мелкокалиберку и стрелял по воронам, стаи которых сидели на высоких деревьях. Возмущенные соседи сообщили отцу и, как доказательство, притащили несколько убитых птиц. Наказание — офицерский ремень, не замедлило себя ждать. Порку Саша перенес молча, но, даже понимая, что отец прав, затаил на него жгучую обиду…

В Солнечногорске, куда полковника Полещука перевели на преподавательскую должность на курсы „Выстрел“ (перспективная должность замкомдива накрылась после нелепой гибели на учениях двух солдат из его полка), Саша пошел в девятый класс. В классе был культ военных: абсолютное большинство ребят оказались из офицерских семей и грезили военными училищами. Саша легко вписался в их среду и скоро уже тоже не представлял себя после школы вне армии. Вторым культом мальчишек был спорт. Летом — футбол, зимой — хоккей с шайбой. И еще походы на лодках по красивейшему озеру Сенеж, начиная с первых солнечных майских дней.

Упорные занятия культуризмом по системе некоего модного Вейдера, почерпнутой из какой-то московской газеты, которой увлеклись ребята, а также жесткие сражения на хоккейной площадке, сделали свое дело. К окончанию школы Саша превратился в мускулистого уверенного в себе юношу, перворазрядника по стрельбе, внешне мало похожего на отца, но очень — на мать. Вообще, человеку постороннему облик этого 17-летнего смуглолицего губастого мальчишки никогда не наталкивал на мысль, что в его жилах течет украинско-молдавская кровь. Об этом никто, и, разумеется, сам Саша, до поры до времени не задумывался. Лишь потом, спустя несколько лет, стало понятно, что природа и Господь Бог распорядились сделать так, что в определенных ситуациях он почти не отличался от араба. Это, конечно, было много позже…

Саша Полещук довольно легко поступил в Военный институт и его первым языком стал арабский…

Военный атташе посольства СССР в Каире полковник Сергей Иванов еще раз прочитал шифровку из Центра и задумался. Было над чем задуматься ему, резиденту Главного разведывательного управления советского Генштаба: Москва сообщала о том, что некий Мирван Хасан посетил посольство Израиля в Лондоне на Грин-Палас и имел контакт с сотрудником израильской разведки Моссад. А египтянин этот, по имеющимся данным, якобы является каким-то родственником самого президента Египта Гамаля Абдель Насера. И Центр приказал Иванову проверить эту информацию.

Кадровый разведчик Иванов прекрасно понимал, чем вызван интерес ГРУ к личности египетского гостя израильтян. Ведь если этот Хасан действительно родственник Насера, ему, возможно, доступна секретная информация о советско-египетских военных контактах, в первую очередь, о поставках Египту современного оружия и техники.

Этого еще не хватало, — размышлял Иванов, закурив сигарету, — мало нам головной боли с американскими Ф-4 („Фантомами“), которыми озадачил Центр. Кровь, мол, из носу, ройте землю, но добудьте любую электронику самолета. А как ее достать? Тем более, что самолеты, похоже, еще не поступили на вооружение Хель Авира [ВВС Израиля — ивр. ] Там, в Центре опережают события: ни один „Фантом“ в воздухе над Египтом пока не замечен. Вот и ломаем головы которую неделю. Операция „Железо“, черт бы ее побрал… — Иванов взял со стола шифровку. — Мирван Хасан. — Надо искать контакты в окружении Насера и военного министра генерала Фавзи. Иначе никак…

Размышления резидента прервал стук в дверь. Иванов загасил в пепельнице окурок, положил в сейф шифровку, закрыл его и повернулся к двери.

— Да. Войдите! — Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился майор Валерий Озеров, старший оперативный работник резидентуры, работающий под крышей торгпредства.

— Разрешите, Сергей Викторович?

— Заходите, Валерий Геннадьевич. Присаживайтесь. Что у вас?

— Хотел доложить, что с диппочтой со вчерашним самолетом из Москвы нам ничего не было.

— С опозданием докладываете, Валерий Геннадьевич, — Иванов нахмурил брови. — Я уже в курсе, посольские доложили.

— Извините, замотался вчера. Две встречи по явке…

— Ладно. Что еще?

— Вернулся из отпуска генерал Верясов. Говорят, злой как черт. И тем же рейсом прибыли четыре новых советника. Все в войска ПВО. Плюс три переводчика с арабским.

— Кто такие? Опять, наверное, Азербайджан?

— Да, нет, Сергей Викторович, хуже — Узбекистан. Двое. Третий — кадровый: лейтенант Полещук. Кстати, знаю его по институту, немного преподавал практику языка в его группе.

— Перспективный?

— Думаю, в принципе, да. Но…

— Что но? Надо использовать.

— Не получится, Сергей Викторович. Его направили в пехотный батальон куда-то под Суэц.

— Странно. Кадрового офицера-арабиста в пехотный батальон? Туда же обычно двухгодичников отправляют… Ладно, Бог с ними, переводчиками. Давайте, Валерий Геннадьевич, к нашим баранам. Что сообщает агентура?