"Н.Леонов, Ждите моего звонка (Повесть)" - читать интересную книгу автора

худенький. Я, как узнал про болезнь Фалина и про работу в разведке, начал
беречь его. В прошлом году мы Сашку лечиться отправили, да разве он лечиться
будет? Доктор мне говорил, что безнадежно у Александра с легкими. Он и сам
это знал, потому и лез в самые опасные операции. И как почувствовал, что я
его от дел потихоньку отстраняю, такой скандал устроил, что в этом кабинете
люстра дрожала.
"Я, - говорит, - на задержание жуликов не годен, писать я не могу,
только и умею, что шататься по бандитским малинам. Ты, - это он про меня, -
не начальник, а близорукий, бесхребетный интеллигент, и тебе противопоказано
руководить людьми". Стал про расстановку кадров говорить и Владимира Ильича
цитировать, чуть ли не в контрреволюции обвинил.
Я тоже не из бумаги, и меня нахрапом не возьмешь, - начальник поправил
подушку под- головой Фалина, - выставил я его из кабинета и влепил трое
суток домашнего ареста. Он по-военному повернулся и вышел, потом приоткрыл
дверь и говорит: "Готовься, через три дня я тебе устрою Варфоломеевскую
ночь". Что это за ночь, Василий?
Климов пожал плечами.
- Что-нибудь из истории, наверное.
- Может, и из истории, от этого мне легче не было. Через три дня Сашка
явился и доложил, что готов для дальнейшего прохождения службы. Меня его эти
военные выражения всегда смущали, а тут он, склонив голову набок, посмотрел
на меня. У меня даже сердце сжалось. "Нет, - думаю, - не отступлю. Здесь
твердость нужна". Выслушал я его и сухо так сказал: "Хорошо, товарищ Фалин,
когда понадобитесь, я вас вызову". Он щелкнул каблуками и говорит: "Я у
секретаря подожду". И вышел, я слова вымолвить не успел. Проходит минут
тридцать, звонят от Феликса Эдмундовича. Не знаю, что Александр там
наговорил, но попало мне крепко. Слова сказать не дали. "Использовать Фалина
на самых боевых участках работы. Об исполнении вечером доложить лично
Дзержинскому". И бряк трубку. Не успел я пот вытереть, а он уже стоит в
кабинете, лицо каменное, смотрит мимо меня, и пенсне, точно полевой бинокль,
поблескивает. "Александр Фалин явился по вашему приказанию, товарищ
начальник". Вот какой человек Сашка. Больше всего он в людях не любил
самокопания и всякие интеллигентные переживания. "Мы - боевой отряд, который
не может обходиться без потерь, - говорил он. - Человек бесценен, но его
смерть должна только укреплять нашу уверенность в правоте дела, за которое
мы боремся, закалять нас, а не размагничивать". В этом наш долг перед
погибшим товарищем.
И еще, - начальник хрустнул пальцами, - я одобряю твое бережливое
отношение к людям, Василий. Но мне не нравится, что ты разоружаешься.
Климов кашлянул и заерзал в кресле.
- Да, разоружаешься, - повторил начальник. - Ты считаешь, что мы
полностью победили и война окончилась. Сражения, мол, ведутся в седле или
окоте, а наша сегодняшняя работа - обычная мирная профессия, и человеческие
потери должны быть исключены на сто процентов. К сожалению, это далеко не
так. Ты не читаешь зарубежные газеты? Знаю, что не читаешь, и я тоже не
читаю. Но мне рассказывают товарищи, что пишут о нас буржуи. Мол, в красной
России бандитский террор. На улицах валяются труда, большевики не в силах
унять разгул бандитизма, они гниют изнутри. Тебе понятно? Сейчас мы на
огневом рубеже. Ты, я, Фалин, твои ребята. Каждый бандитский налет не только
потеря для рабочего класса энного количества материальных ценностей, но и