"Борис Леонтьев. Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера" - читать интересную книгу автора

сразу же после того, как в октябре 1930 года на заседании
немешаевского партактива он выступил c докладом и в нем c
пролетарской ненавистью разнес в пух и прах чубаровские взгляды
товарища Рубина и идеалистичекие извращения Розы Люксембург.
Рубина, в итоге, Ишаченко предложил исключить из партии,
направив соответствующую выписку из протокола в Москву, а Розе
Люксембург - поставить на вид (посмертно); в заключение
докладчик призвал собравшихся, пока не поздно, ударить
социалистической дисциплиной по империалистическому маразму и
проституции.
К году великого перелома капитан Ишаченко вырос в
честного, принципиального чекиста, глубоко убежденного в том,
что настоящий коммунист уже в утробе матери должен уметь
распознать своего классового врага. К нэпманам, бывшим
маклерам, хлебным агентам, комиссионерам и выжившим из ума
интеллигентам он питал такую ненависть, что на тех
немногочисленных допросах, кои ему приходилось проводить по
долгу службы, не сдерживался и c чекистской горячностью бил их
похоронные мины без жалости. Выбивал, как правило, капитан из
подобных мин правду-матку. Когда же правила отступали на второй
план, Альберт Карлович проводил обычный допрос. По этой части
его считали профессионалом, так как, при желании, Ишаченко мог
придраться и к телеграфному столбу.
В восемь часов в кабинет старшего следователя по особо
важным делам постучали. Следователь писал докладную записку на
имя начальника управления товарища Свистопляскина. В ней кратко
излагался ход дела проворовавшегося кооператива "Насосы, лопаты
и другие комплектующие". Стук оторвал Альберта Карловича от
столь важного занятия, отчего лицо его сморщилось, а колючие
глаза готовы были метнуть в дверь пару молний.
- Апчхи! - апчхихнул он и, наклоняя чисто выбритый
подбородок на замороженный воротник гимнастерки, приказал: -
Войдите!
Дверь тихо отворилась, и на пороге показался человек.
- Можно?
- Я же вам сказал, товарищ, войдите!
Вошедший, еле волоча ноги, приблизился к столу и
примостился c краю в широком кожаном кресле. Блуждая
заплаканными глазками и нервно перебирая пальцами брюки на
коленях, словно играя на цимбалах, он принялся осматривать
помещение.
Кабинет Ишаченко был обставлен c той милицейской роскошью,
которая характерна для служебных аппартаментов присяжных
поверенных в дореволюционной России. Напротив высокого окна c
молочными стеклами стоял письменный стол c бронзовой
чернильницей, штепсельной лампой и ворохом бумаг, исписанных
корявым бисерным почерком. Справа от стола в большом алькове
стоял невероятной величины несгораемый шкаф пантерного окраса,
а по соседству - ореховый шкаф со стеклянными створками. Здесь
же, на свободной части стены, висел плакат, изображавший