"К.Н.Леонтьев. Подлипки (Записки Владимира Ладнева) " - читать интересную книгу автора

а
я кстати вышел из тарантаса, чтоб надеть пальто вместо фрака и лечь спать
поспокойнее. Незнакомый мне помещичий сад выходил редкой березовой аллеей,
частоколом и канавой на пустынную дорогу. Взглянув нечаянно на глину канавы, я
заметил стелющуюся ветку с белыми цветами, похожими формой на садовые belles de
nuit. Машинально, лениво, сам не зная зачем, нагнулся я, сорвал цветок понюхал.
Белые цветки были чуть подернуты розовым внутри и пахли слегка горьким миндалем,
разливая и кругом этот запах на несколько шагов... Я тотчас же вспомнил Пашу:
она мелькнула тоже на заре моей молодости без резких следов, но подарила меня
несколькими днями самой чистой, самой глубокой неги и тоски.
Я вместе с людьми пришел пешком в рощу крестить кукушку, а тетушка приехала в
четырехколесном кабриолете.
Очень мне хотелось попасть в кумовья Паше, но я стыдился. Тетушка помогла
мне.
Она совсем не хотела, чтоб мне пришлось Бог знает кого держать за руку и Бог
знает с кем целоваться.
У нас был в комнате кабачок, ровесник мне. И у него, и всей семьи его была
на
руках такая толстая кожа, что ее отмыть было совсем невозможно. С детства и
потом у него всегда трескалась эта кожа. Тетушка, когда еще мне было лет десять,
смотрела раз, как люди водили хоровод. Я хотел участвовать, и она не запретила
мне, только закричала девушкам: "Смотрите, чтоб Гаврюшка не брал его за руки!"
Подобное чувство, вероятно, заставило ее теперь скомандовать: "В первой паре
Володя и Паша". Мы стали и крестили кукушку.
После этого пели песни, съели яичницу и вернулись домой.
За ужином Паша, потупив глаза, сидела около меня, и мне было приятно и неловко.
IV
Недели две прошли после этого без всяких перемен, первая радость остыла, и
бездействие начало томить меня. Что же, наконец, буду ли я любим или нет? И
когда я буду любим, и скоро ли, и кем? Что делает Паша?
Паша вышивает одна в диванной. И вот я у пяльцев. - Правда это, Паша, что ты
скоро уедешь?
- Маменька хочет меня опять к тетеньке увезти. - Зачем?
- Не знаю. Маменька скучает одна ездить.
- Это скверно. Пожалуй, тебя отдадут там за какого-нибудь противного замуж.
А я
бы еще раз хотел бы тебя поцеловать, как тогда под платком. Я, кажется, влюбился
в тебя...
Паша покраснела и молчала.
В эту минуту вошел мой камердинер Андрей, и я отскочил от пяльцев.
- Экие вы прыткие, погляжу я на вас! - заметил он, погладив усы. - А Ольги
Ивановны здесь нет?
- Ты видишь, что нет.
Однако Ольга Ивановна пришла и вовсе помешала мне продолжать.
Дня два после того не было случая наедине поговорить с Пашей. По утрам я иногда
немного занимался. Я пробовал переводить кой-что прозой из Шиллера назло одному
зрелому московскому знакомому, который уверял меня, что в 20 лет невозможно
понять ни Шиллера, ни Гете.
Возвышая себя этими трудами перед строгими вопросами, которые задавало мне
мое