"К.Н.Леонтьев. О всемирной любви " - читать интересную книгу автора

В романе "Братья Карамазовы" весьма значительную роль играют православные
монахи; автор относится к ним с любовью и глубоким уважением; некоторые из
действующих лиц высшего класса признают за ними особый духовный авторитет.
Старцу Зосиме присвоен даже мистический дар "прозорливости" (в пророческом
земном поклоне его Дмитрию Карамазову, который должен в будущем быть по ошибке
обвинен судом в отцеубийстве) и т. д.
Правда, и в "Братьях Карамазовых" монахи говорят не совсем то или, точнее
выражаясь, совсем не то, что в действительности говорят очень хорошие монахи и
у
нас, и на Афонской горе, и русские монахи, и греческие, и болгарские[36][36].
Правда, и тут как-то мало говорится о богослужении, о монастырских послушаниях;
ни одной церковной службы, ни одного молебна... Отшельник и строгий постник,
Ферапонт, мало до людей касающийся, почему-то изображен неблагоприятно и
насмешливо... От тела скончавшегося старца Зосимы для чего-то исходит тлетворный
дух, и это смущает иноков, считавших его святым.
Не так бы, положим, обо всем этом нужно было писать, оставаясь, заметим, даже
вполне на "почве действительности". Положим, было бы гораздо лучше сочетать
более сильное мистическое чувство с большею точностью реального изображения: это
было бы правдивее и полезнее, тогда как у г. Достоевского и в этом романе
собственно мистические чувства все-таки выражены слабо, а чувства гуманитарной
идеализации даже в речах иноков выражаются весьма пламенно и пространно.
Все это так. Однако, сравнивая "Братьев Карамазовых" с прежними произведениями
г. Достоевского, нельзя было не радоваться, что такой русский человек, столь
даровитый и столь искренний, все больше и больше пытается выйти на настоящий
церковный путь; нельзя было не радоваться тому, что он видимо стремится замкнуть
наконец в определенные и священные для нас формы лиризм своей пламенной, но
своевольной и все-таки неясной морали.
Еще шаг, еще два, и он мог бы подарить нас творением истинно великим в своей
поучительности.
И вдруг эта речь! Опять эти "народы Европы"! Опять это "последнее слово
всеобщего примирения"!
Этот "всечеловек"!
- И ты тоже, Брут!
Увы, и ты тоже!..
Из этой речи, на празднике Пушкина, для меня по крайней мере (признаюсь), совсем
неожиданно оказалось, что г. Достоевский, подобно великому множеству европейцев
и русских всечеловеков, все еще верит в мирную и кроткую будущность Европы и
радуется тому, что нам, русским, быть может и скоро, придется утонуть и
расплыться бесследно в безличном океане космополитизма.
Именно бесследно! Ибо что мы принесем на этот (по- моему, скучный до отвращения)
пир всемирного однообразного братства? Какой свой, ни на что чужое не похожий,
след оставим мы в среде этих смешанных людей грядущего... "толпой"... если не
всегда "угрюмою"... то "скоро позабытой"...

Над миром мы пройдем без шума и следа,-
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда... [37][37]

Было нашей нации поручено одно великое сокровище - строгое и неуклонное
церковное православие; но наши лучшие умы не хотят просто "смиряться" перед ним,