"К.Н.Леонтьев. О всемирной любви " - читать интересную книгу автора

Вот в таком случае я понимаю, что можно было бы полюбить Гамбетту всем сердцем
и
всею душой, "как самого себя",- полюбить его в одно и то же время и нравственно,
и эстетически,- полюбить и с умственным восхищением, и с умилением сердечным...
Теперь же, каюсь, я, считая себя не менее кого бы то ни было вправе называться
русским человеком, при всей доброй воле моей, никак не могу ни умиляться, ни
восхищаться, думая об этом энергическом воздухоплавателе... А он еще самый
крупный и занимательный, кажется, из нынешних граждан самой европейской из наций
Западной Европы.
Или возьмем пример ближе. Трудно себе представить, чтобы который-нибудь из
наших
умеренных либералов "озарился светом истины"... Но все-таки представим себе
обратный процесс. Вообразить себе, что не страх довел которого-нибудь из них,
как Isnard'a, до премудрости, а премудрость довела до страха рядом умозаключений
ясных, но не в духе времени (с которым "живая" мысль принуждена считаться, но
уважать который она вовсе не обязана). Трудно себе это представить, положим. Для
того чтобы в наше время члену плачевной интеллигенции нашей стать тем, что
зовется вообще "мистиком",- надо иной калибр ума, чем мы видим у подобных
профессоров и фельетонистов. Но положим... положим, что либерал дошел
премудростью человеческою до страха Божия... Ведь я сказал уже: сила Господня и
в немощах наших нередко познается; русские либералы немощны, но Бог силен. Дошли
они премудростью до страха и смирились - живут в томлении кроткого прозелитизма,
писать вовсе перестали... Как бы они все были тогда привлекательны и милы!..
Сколько уважительного и теплого снисхождения возбуждали бы тогда эти скромные
люди!..
Но теперь их даже не следует любить; мириться с ними не должно... Им должно
желать добра лишь в том смысле, чтоб они опомнились и изменились,- то есть
самого высшего добра, идеального... А если их поразят несчастия, если они
потерпят гонения или какую иную земную кару, то этому роду зла можно даже
немного и порадоваться в надежде на их нравственное исцеление. Покойный
митрополит Филарет находил, что телесное наказание преступников полезно для их
духовного настроения, и потому он стоял за телесное наказание[iv][iv].
И сам г. Достоевский почти во всех своих произведениях, исполненных такого
искреннего чувства и любви к человечеству, проводит почти ту же мысль, быть
может и невольно, руководимый каким-то высоким инстинктом.
Наказанные преступники, убийцы, блудные, продажные и оскорбленные женщины у него
так часто являются представителями самого горячего религиозного чувства...
Страдания, угрызения совести, страх, лишения и стеснения, вследствие кары
земного закона и личных обид, открывают перед умом их иные перспективы... А "без
преступлений и наказаний" они пребывали бы наверно в пустой гордости или
зверской грубости... Без страданий не будет ни веры, ни на вере в Бога
основанной любви к людям; а главные страдания в жизни причиняют человеку не.
столько силы природы, сколько другие люди. Мы нередко видим, например, что
больной человек, окруженный любовью и вниманием близких, испытывает самые
радостные чувства; но едва ли найдется человек здоровый, который был бы счастлив
тем, что его никто знать не хочет... Поэтому и поэзия земной жизни, и условия
загробного спасения - одинаково требуют не сплошной какой-то любви, которая и
невозможна, и не постоянной злобы, а, говоря объективно, некоего как бы
гармонического, ввиду высших целей, сопряжения вражды с любовью. Чтобы
самарянину было кого пожалеть и кому перевязать раны, необходимы же были