"Николай Семенович Лесков. Театральная хроника. Русский драматический театр" - читать интересную книгу автора

написана совсем по французской мерке, с убийствами, отравлениями, поджогами,
влезаниями в окно, и т. д., и т. д." Как будто все эти явления не
повторяются в русской жизни гораздо более, чем во французской! Подите ж,
угодите этим зоилам: то не воспроизводи исключительных происшествий, то не
заикайся об убийствах, поджогах и проч., которыми столь изобилуют наши
официальные хроники...
И г. W в "Русском инвалиде" тянет те же самые ноты, только еще с
большим азартом, чем его собраты по ремеслу, доказывающим несомненно: что
русскую жизнь он знает, по крайней мере, не менее китайской и что он очень
хороший русский патриот, как и та газета, в которой он пишет: эта газета,
как известно, даже в пугачевщине не видела ничего особенно неудобного для
русского государства. Этот русский патриот, подписывающийся немецкою буквою,
так смешон, что мы сделаем из него несколько выписок, чтобы раз навсегда
избавить себя от необходимости беседовать с этим шутом. "До таких
колоссальных размеров нелепости и до такого бесцеремонного обращения с
действительною жизнию на нашей памяти не доходил еще ни один драматург. Если
бы действие происходило вне времени и места, т. е. в каком-либо
фантастическом государстве и в давно минувшие века, то сказка, придуманная
автором, могла бы и пригодиться, быть может, для мелодрамы, вроде тех,
которые ввел в моду во Франции покойный Пиксерекур... но автор имел
претензию изобразить в своей пьесе современную русскую жизнь... Что это за
насмешка над здравым смыслом публики? Неужели нас хотят уверить, что факт,
придуманный автором, мог совершитья в России в настоящее время, в той форме,
в какую облек его автор? (Следует разъяснение, каким порядком налагается
опека и проч., и рассказывается содержание драмы)... Рассказанного вполне
достаточно, чтобы дать читателю понятие об этой чудовищной пьесе. К
удивлению, в зале находились зрители, которые вызывали автора не только по
окончании ее, но и после некоторых актов. (Удивление немецкой буквы дойдет,
вероятно, до крайних пределов, когда мы сообщим для ее сведения, что на
втором представлении драмы автор был вызван семь раз, - что, впрочем, не
помешало какой-то газете налгать, что второе представление сопровождалось
сплошным шиканьем.) Что касается нас, то во внимание к проявляющейся в ней
тенденции выставить все русское (!) в самом мрачном и невыгодном свете, и
притом в ущерб не только истине, но даже правдоподобию, мы считаем эту
мелодраму произведением положительно безобразным. Не оскорбительно ли,
например, для народного чувства, что автор устами русского мастерового
выставляет русских людей ворами, которым на роду написано красть всю
жизнь?.. взводить на целый народ небылицы и придумывать для обвинения его
нелепые факты - прием совсем другого сорта... Весьма грустно, что автор
потратил свои труды и способности на то, чтобы написать такую вопиющую
клевету на русскую жизнь и русский народный характер. Смеем уверить его, что
самоуправства, вроде того, которое выведено им на сцену, были возможны у нас
разве только сто лет тому назад, а никак не в 1867 году, да и тогда
совершались все-таки иначе, т. е. без придуманной автором мелодраматической
обстановки". (Экая Аркадия - в голове и сердце русского патриота под
немецкой буквой!.. А чтобы показать, какого именно сорта эта аркадия, не
можем отказать себе в удовольствии привести здесь целиком отзыв г-на W,
напечатанный вслед за вышеприведенным разбором "Расточителя", о другой
пьесе, шедшей после этой драмы: "В заключение бенефиса давали, в первый раз
по возобновлении, оперетту "Десять невест и ни одного жениха", в которой г.