"Ахто Леви. Записки серого волка " - читать интересную книгу автора

помещение директории, где в поисках одежды взломали (сверх потребности) все
шкафы и перевернули вверх ногами сундуки. А к ночи мы были уже далеко от
Биркенхейма.
Опасаясь жандармерии и бродящих по всем дорогам патрулей, мы двигались
ночью, отдыхая днем.
Питаемся кроликами, которых промышляем ночами, мимоходом, и пищи этой,
славу богу, хватает, благо немцы кроликов развели много. Иногда у более
крупных бауэров останавливаемся на несколько дней, чтобы накопить жиру.
Поселившись где-нибудь на чердаке, по ночам доим хозяйских коров, угощаемся
в кладовых и не забываем заводить приятельские отношения с курами.
Недавно у одного такого бауэра нас случайно обнаружили польские
военнопленные. Они предупредили, что вокруг идут повальные обыски - ищут
дезертиров, и советовали нам смыться. Еще показали они листовку, сброшенную
русским самолетом, прочитать ее мы не смогли, но поляки объяснили, что она
разъясняет истинное положение Германии и призывает население восстать против
обреченного гитлеровского режима, спасать культурные ценности и т. д. Ну, в
этом мы мало разбирались, а намотали себе на ус лишь то, что нам полезно
убираться, пока не поздно.

Мы пришли на небольшую железнодорожную станцию, где стоял воинский
эшелон. В одном из пустых вагонов я увидел мешок с подозрительными
выпуклостями. Я всем своим нутром почувствовал, что это хлеб. А мы - о
боже! - сколько уже времени мы не ели хлеба! Я решил добыть хлеб. Ничего не
сказав товарищам, отдал им свой рюкзак, попросил подождать и вернулся к
вагону. Вокруг на перроне прохаживались солдаты, но все как будто были
заняты самими собой. Убедившись, что за мной никто не следит, я осторожно
просунул голову в вагон. В нем, растянувшись на нарах, спали несколько
солдат. Я скользнул внутрь, тихонько подошел к мешку и развязал его. Он был
полон симпатичных сереньких булок. Я уже протянул к ним руку, когда один из
спящих вскочил и прыгнул на меня. Не успел я опомниться, как на мне сидели
три дюжих немца. Беда возросла еще оттого, что в этот момент паровоз дал
гудок и в вагон стали залезать другие немцы. Паровоз еще прогудел, дернул, и
поезд пошел.
Чувствовал я себя очень скверно и думал: можно было, пожалуй, обойтись
и без хлеба... Но, увы, немцы моих чувств не разгадали. Они затараторили о
чем-то все сразу и так быстро, что мои познания в немецком языке оказались
ничтожными. Потом они меня завертели, закрутили, и наконец я догадался, что
мне приказывают раздеваться. Это было крайне нежелательно, однако
внушительные тумаки не позволили долго раздумывать. Я разделся. Оставили на
мне лишь кальсоны. Дальше последовала кара. Тумаками меня загнали под нары.
Я был этим почти доволен и подумал было там устроиться, но тут меня схватили
за ноги и вытащили. Затем в таком же порядке я должен был вскочить на
верхние нары, с них соскочить и снова залезть под нары, и пошло, и пошло...
Я словно белка вскакивал на нары, с нар - под нары; из-под нар - на
нары и опять под нары, и все быстрее ("Шнеллер, шнеллер!"), быстрее, быстрее
и все под градом свирепых тумаков. С меня ручьями тек пот, я задыхался.
Тогда окончательно загнали меня под нары и оставили в покое. Скоро солдаты
занялись своими делами и обо мне, казалось, забыли. А поезд все шел и шел,
увозя меня черт знает куда.
Трудно сказать, сколько я уже провалялся под нарами, когда поезд,