"Андрей Левкин. Мозгва" - читать интересную книгу автора

аквариума - похоже, он легко бы смог вызвать это зрелище - но это было
неинтересно. В данный момент (он ел борщ) она (ела творожную запеканку, то
есть уже заканчивала, скоро уйдет) представилась ему как-то иначе. Что ли,
сквозь нее просвечивало нечто взаправдашнее: какое-то место,
территориально-невразумительное - не город, не комната, не чистое поле;
скорее город, но неравномерный, шаржированный, с укрупнениями некоторых
зданий, в которых, наверное, пребывали какие-то ее знакомые. Даже было
понятно, как она себя ведет в этих зданиях: морщится дома, стирая исподнее,
манерничает на вечеринке (или жеманничает - ей полагались словечки, похожие
на бижутерию из цветного стекла; но жеманничают обычно интроверты, ей больше
шло манерничать, как экстравертке). Можно было даже ощутить некоторых
близких ей людей (не особо-то их много было - подружки какие-то, пара
мальчиков - выбирала она между ними, что ли? Можно было даже попробовать
въехать в то, как у нее происходил выбор: а никак не происходил, она вела
себя ситуационно, завися от настроения, имея, впрочем, где-то вдалеке от
ситуации некоторые идеи насчет правильного устройства жизни). Даже примерно
ощущалось, как там что пахнет и что она предпочитает в бытовой жизни. Видеть
это было круче, чем смотреть кино, но оставалась проблема достоверности - а
ну как эта картинка не относилась ни к чему, а была лишь легкой достройкой
ее возможных обстоятельств, быстро пришедших на ум: ну, в самом деле, должна
же она манерничать и колготки стирать, как иначе? Между юношами выбирать. А
выяснить достоверность не представлялось возможности. Он, конечно, мог бы
попытаться задать ей вопрос (сейчас или позже) о том, есть ли у нее
знакомый, который выглядит примерно во-о-от так - и описать одного из как бы
увиденных юношей. Но, если даже она и захочет с ним поговорить об этом, она
может вспомнить какого-то юношу, похожего на того, кого он ей опишет. Вот уж
они такие индивидуальные. Единственным вариантом было бы точно уловить тот
дом, где она живет и спросить у нее, а не живет ли она во-о-он там, но - она
уже доела запеканку и ушла. Да и опять же, спросишь о том, где живет, а она
решит, что он клинья подбивает, зачем путать девушку. Да, у нее переменилась
прическа - теперь волосы были из разноцветных прядок, мелированные, что ли.
Ей не шло, конечно, кому такое вообще может идти, но - демонстрировало
активность ее жизненной позиции, наличие которой явно перевешивало
эстетические минусы.

* * *

Место девушки за столом заняла дама лет сорока, она аккуратно ела
овощные салаты - их у нее на подносе было примерно три: что ли, капустный,
тертая морковка и то ли винегрет, то ли свекольный. Ела, не снимая тарелочки
с подноса. Поднос был синего цвета. Вид этой дамы, равно как и иных лиц в
помещении столовой. наглядно свидетельствовал о том, что какие-то части
мозга у них либо отключены, либо заблокированы. У них к ним не было доступа,
до них еще и не добрались, они оставались упакованными в целлофан,
свеженькими. Этот факт обещал им при случае возможность ошеломительного
прогресса. Разумеется, следовало сделать и частный вывод, состоящий в том,
что и у него есть некоторые до сих пор не распакованные зоны, то есть и у
него впереди может быть прогресс. Или же эти территории просто будут доедены
с возрастом, для чего и рассчитаны: как бы прогорая с края, как весенняя
трава на откосах. Тогда, конечно, прогресса ждать не приходилось. Но с чем,