"Норман Льюис. Сицилийский специалист " - читать интересную книгу автора

"Солнце" бара, где иногда водился настоящий сухой "Мартини". Здесь они
проведут полчаса, и Локателли наверняка вытащит из кармана украшенную
автографом фотографию ушедшего в небытие дуче в каком-то странном котелке,
которую он всегда при себе носит. "Человек, с которым были связаны все наши
надежды, - скажет он, качая головой. - Самый оригинальный философ после
Платона". И Брэдли из вежливости согласится с ним.
Свернув на обочину, он выключил мотор и весело хлопнул Локателли по тощей
ляжке.
- Не унывай, Джон. Я, может, сумею выхлопотать тебе отпуск по болезни,
если хочешь, конечно, и ты съездишь домой, но только после великого события.
Только после события.
Марко быстро, насколько позволяла толпа, миновал проспект Виктора
Эммануила и, зайдя в пивную "Венеция", остановился чуть поодаль от остальных
посетителей, угощавшихся пойлом из жареных орехов. Ему же подали крошечную
чашечку настоящего кофе, ибо бармен хоть и мало его знал, но чутко улавливал
исходящие от человеческой души токи. На стеклянной стойке лежали ряды
маленьких пирожных из марципанов и яичного желтка. Марко взял пирожное, в два
приема проглотил его и тщательно обтер кончики пальцев бумажной салфеткой.
Бармен крутился поблизости, поднятием бровей почтительно вопрошая, не угодно
ли еще кофе, но Марко покачал головой. Ему не о чем было говорить с этим
елейно подобострастным молодым человеком за стойкой. Для Марко этот человек и
его болтливые клиенты почти не существовали, хотя они были людьми вполне
реальными по сравнению с иностранцами вроде Брэдли и Локателли - те
принадлежали к миру призраков, находившемуся где-то в бездонной глубине его
собственной вселенной, которая перестанет существовать, как только перестанет
существовать он сам.
Когда он выходил из пивной, два-три посетителя обернулись и посмотрели ему
вслед. Он быстро прошел сто ярдов, отделявшие его от Маротты, где он жил и где
его ждала молодая жена. Возбуждение и нетерпение бурлили у него в крови, когда
он свернул с главной улицы в узкий переулок, ведущий к глухому, заброшенному
тупику - там они с Терезой поселились после свадьбы. Темные первые этажи -
настоящие bassi <Трущобы (итал.).> - занимали здесь десятки самых дешевых в
городе и самых замызганных проституток, на верхних этажах, где теснились
полуголодные государственные служащие, все еще трепетали на ветру обрывки
плакатов с портретами Муссолини. Пройдя мимо "джипа", в котором карабинеры из
нового карательного отряда сидели, как едва оперившиеся птенцы на краю гнезда,
Марко вошел в подъезд и поднялся на третий этаж.
Он услышал, как зашлепали по голому полу в передней домашние туфли Терезы.
Дверь приоткрылась, показалось ее настороженное треугольное личико, затем она
сняла цепочку и впустила его. Она обняла его за шею, он прильнул губами к ее
губам, ощутил прикосновение ее груди и огромного живота, уловил запах ее тела.
Под халатом у нее ничего не было надето, как у любой сицилийки летом в доме, и
он, приподняв халат, погладил ее, потом поднял на руки и понес через переднюю
в комнату с закрытыми ставнями, все убранство которой составляли лишь
полумрак, стол и кровать.
Марко положил жену на кровать и овладел ею с победной агрессивностью,
подогреваемый вскриками не то боли, не то удовольствия. Обычно он проводил с
нею, согласно традиции и желанию, около часа, иногда и больше, а потом,
обессилев, они съедали что-нибудь мучное, и он снова отправлялся на работу.
Так проходила сиеста, а по вечерам они рано ложились, чтобы, не теряя ни