"Михаил Лезинский. Мы с тобой Макаренки " - читать интересную книгу автора

- Целуй руку, раб божий Николай, - и Митрич протягивает Снегиреву свою
великанскую длань, покрытую колечками рыжеватых волос. Ручка у Волкова -
есть на что посмотреть!
Снегирев, безнадежно махнув рукой ("что, дескать, с ним
разговаривать"), отходит в сторону, а вместо него в разговор вступает Олег
Синельников:
- А Жозефина где?! Дрыхнет?
По такому вступлению сразу становится яс-но, что Синельников тоже не
является поклонником бычков в томате.
- Фу ты, нельзя же так грубо, - морщится Митрич, - ты же, можно
сказать, наш духовный отец , комсомольский бог... Ты. же золотой парень. Но
Синельников не замечает тонкой лести, он настроен воинственно и собирается
переходить в наступление. Мартьянов видит это и приходит на помощь другу.
- Ей что-то сегодня нездоровится, в бок стреляет и прочее...
Волков благодарно смотрит на Игоря, но тот отводит глаза, и в сердце
Митрича сразу же поселяется беспокойство. "Что это Мартьянов засмущался? Что
он делал так долго возле палатки? Уж не пытается ли он приударить за
Скрипичкиной? Почему вдруг он взялся ее защищать?" Целый рой мыслей
закружился в голове Волкова. И, не находя ответа на свои вопросы, Митрич
помрачнел. Перемена в его настроении произошла так быстро, что это было
замечено всеми, а Олег Синельников решил, что эта перемена является прямым
результатом его гнев-ной, полной убийственного сарказма речи. Олегу даже
стало немного жаль Митрича, жаль, что тот принимает все так близко к сердцу,
но что поделаешь, такая уж работа секретарская - резать правду-матку в
глаза.
Митрич больше не пытается шутить, он молча берет черпак и разливает
кипяток по чашкам. Разливает и думает: "Из-за кого приходится выслушивать
нотации?! Из-за какой-то поварихи приходится терпеть. И что в ней хорошего?
Ничего. Ишь ты, как за нее Игорь заступается - больна. Знаем мы ее болезни.
Вот уж- придет сюда - я ей задам, на этот раз она меня не проведет".
Думает так Митрич и вздыхает. А вздыхает потому, что отлично знает:
ничего он не скажет Скрипичкиной. Не скажет он "этой Светке" ни слова. И все
потому, что она ему нравится. Нравится, и все. И ничего с этим не поделаешь.
Завтрак продолжается.
Лукьяненко с Синельниковым получают банку консервов на двоих, наливают
в кружки кипяток и тут же, у котла, садятся завтракать.
Лукьяненко зол, как сто тысяч чертей, получивших по пятнадцать суток за
мелкое хулиганство. Он всегда злится, когда недоспит, переспит и когда
голодный. А от такого завтрака разве будет хорошее настроение?! Мухи и те бы
злились, если их кормить бычками в томате. Когда Жора злится, лучше его не
задевать. Пошипит, пошипит и перестанет.
Но Олег Синельников не хочет считаться с Жориными привычками и, слегка
подтолкнув того, с ехидством спрашивает:
- Что, Жоржик, завтрак не нравится? У папочки лучше был?
Нижняя губа у Лукьяненко презрительно вытягивается вперед, и он тоном
человека, две недели не видевшего пищи, отвечает:
- Я молчу. Я человек подневольный. Я каторгу отбываю. Мне и томатные
бычки - роскошь. А вот вы...
- Ты о себе заботься, - перебивает его Синельников.
- О себе, о себе, - передразнивает Лукьянеико Олега, - что мне о себе