"Владимир Личутин. Фармазон (Роман) " - читать интересную книгу автора

- Не бойся, не заразишься. Зараза к заразе не пристает, - ехидно
заметил Сметанин. - Ну, господа-орелики, а я себя не обижу, своя рука
владыка. У хлеба не без крох. Я вон какой большой, я на троих делан, да
одному достался. Мне больше всех и надо, - добавил бухгалтер, ловко
распечатывая новую бутылку.
- А я что, рыжий? Ведь не повезу, - обиженно воскликнул Коля База и
сразу потемнел лицом.
- Ты, дорогой, у руля, - ласково напомнил Сметанин. - У руля не
положено. А ну инспекция. Скажут - дыхни. Всех ведь под монастырь.
- Какая инспекция? Ты что, угорел? - вскинулся парень.
- Вот и не угорел... Тебе-то привычно корабли на сушу выкидывать да
срока получать, а мне как-то ни к чему на казенный харч садиться, - перечил
бухгалтер и даже рот приготовил, чтобы опорожнить посуду, но, заметив
скрадчиво, что перебрал лишку и вот-вот вспыхнет Коля, торопливо протянул
кружку: - На, пей, пей, да не заводись. Уж и слова не скажи ему, публика.
Сразу на упор. Под мою ответственность, слышь! Но под твою горбину, если
что. Да выруби ты свою тарахтелку, дай спокойно закусить.
Тихое, распластанное море едва качалось под низким сумеречным небом, и
дальние его закрайки были скрыты от взгляда мглистым туманцем. От берега
потянуло легким отдорным русским ветром, и карбас, слегка почмокивая днищем,
незаметно для братии запарусил к закатной стороне.

Глава 2

Видно, мозглой сыростью с моря обволокло, пропитало Михаилу Креня, он
передернул плечами и, взглянув на босые шишковатые ноги, по-стариковски
искривленные, вдруг подумал: пора переходить на зимнюю форму одежды. Знать,
долгие годы безупречной надзирательской службы так вкоренились в человека,
что и через двенадцать лет пенсии он частенько соображал казенными словами.
Да и как тут холод не припечет, если Воздвиженье на дворе и каждый путний
домовитый мужик уже вторые рамы вставил, и дров на истопку не щадит - у него
костры на горке, - и, поди, кабанчика закармливает, метит под нож.
Море разлеглось перед Кренем задумчивое и ленивое, как молочная
утельга, слегка сыто поуркивало в своих осенних постелях. Даже сейчас, в
предзимнюю пору, оно виделось Креню настолько живым, что ему порой чудилось,
что и сам-то он вышел однажды из этих мглистых, едва раздернутых покрывал, и
если сейчас набраться решимости и шагнуть в море, и долго идти в него по
ребристому песчаному дну, задерживая дыхание, и побороть ту крайнюю грань,
что зовется смертью, то можно будет переродиться в кого-нибудь иного. Тут
мысль Креня спотыкалась, он все еще не решил, кем станет, и потому долго и
тупо соображал, уставясь на искривленные ноги. Большим сплюснутым пальцем
Крень внимательно шевелил слизкого ревяка с выпученными глазами,
большеголового, в шипах и траурных перьях, похожего на черта, внезапно на
мгновение представил себя в этом уродливом обличье - и рассмеялся. Он хлюпал
долго, ржаво и устало, словно бы все медленно рассыхалось внутри, и
настойчиво валял в песке взъерошенного ревяка, после выдавил ступнею нору,
затолкал туда замлевшую рыбеху и успокоился. Быть ревяком в море ему не
хотелось.
Старик не знал, что боится моря, вернее, скрывал так свой страх от
себя, что, если бы кто однажды сказал ему об этом, он бы расхохотался тому в