"Владимир Личутин. Крылатая Серафима" - читать интересную книгу автора

думая порыбачить, достать свежины, и внучку за собой потянул. Так и видится,
как лежал он в шалаше, подстерегая крайний сумрак, когда все в природе
войдет в сонное оцепенение, изредка лениво, но жадно отхлебывая из бутылки,
напряженно запрокидывая голову, и после что-то бормотал путано, словно бы
кашу жевал, а внучка, свернувшись на травяной перине, проглядывала вторые
сны, доверчивою щекою слыша и утреннюю свежесть реки, и зябкий шелест
осинника, и невнятную дедову гугню. А сеть уже проверена, сапоги растянуты
до рассох: негнучие, литые, они упираются в паха и все напоминают о близком
заделье: вот-вот грянет самое время крадучись сунуться на кряжистый галечный
берег, выпихнуть из кустов надувную резиновую лодку и заглубить снасть так
ли хитро, чтобы и самому ловкому дозору не попасться. И, приканчивая
бутылку, как бы закругляя одинокую трапезу, еще раз взболтнул остатки,
ловчее запрокинул голову, натягивая морщинистую шею и упираясь локтем в
травяной бугор, - и тут, наверное, просверлило мужика электрической искрой
от темечка до мозолистой пятки, ожгло внезапной и оттого страшной болью,
скрутило каждую телесную жилу - и, захлебнувшись, разом споткнулось и
умолкло сердце.
А внучка, когда все загудело на воле от птиц и мохнатых медуниц,
отмякла ожидающей душой (ждала зова деда, дескать, собирайся, внуча, на
промысел, сейчас в самый раз сеточку кинем) и особенно крепко уснула, и в
этом беспамятстве, отыскивая нахолодевшим телом покатый солнечный луч, почти
вывалилась из шалаша под утреннее голубое сиянье, и тогда, наверное, в самую
телесную глубь проникло солнце, душно нагрело кровь, ослепило, и девчонка
проснулась, пока сонно завозилась на коленках, пытаясь уползти в тенистый
сумрак шалаша и снова желанно уснуть. И тут она наткнулась на деда: он
отчего-то неряшливо лежал на охапке травы, и странно - от него не тянуло
махорным чадом, рыбой и костровой горечью. Он теперь не пахнул ничем,
казался стылым и чужим.
И Аннушка, отчаявшись растолкать деда и наревевшись до дурноты, уже в
полдень почуяла запах тлена, а испугавшись его, столкнула резиновую лодочку,
пытаясь пробраться через протоку: да разве совладать с Курьей девятилетней
малосилой девчонке, когда и взрослому-то мужику за великий труд дотянуться
на гребях до родимого берега. Сколько-то, знать, помесила Анка крохотным
веселком кофейной гущины прибылую воду, да разве столовой ложкой много
почерпаешь, далеко ли подашься без сноровки, а после от горя и солнца быстро
уморилась, отчаялась, сдалась крутой водяной силе, а там и охотно повлекло
ее, потянуло из протоки прочь на речную крутую стрежь, стремительно
опадающую к морю. Хорошо еще, ветра не случилось, хорошо, не затянуло на
песчаную кошку иль каменистую коргу под берегом и не повернуло в кипящую
витую струю: только ярая сила может выстоять против северной реки, полной
горячего и страстного движения к морю. Значит, не судьба Аннушке тонуть в
малых летах.
Рассказывают, уже под Березовым мысом подобрали ее случайные рыбаки и
вернули к матери и бабе Серафиме, и, когда приехали из Слободы за Хрисанфом,
надо лбом в сивой кудре уже червь загнездился и дурно пахло от мужика.
...Ну, случилось, пропал знакомый человек, но мало ли кончается, уходит
близких людей в мир иной, с каждым днем пустеет вокруг меня обжитое
пространство; но почему эта в общем-то посторонняя смерть так всколыхнула и
заворожила?
"Он мучил ее, она мучила его, и мучили они друг друга".