"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

после, а Володьке восьмой месяц. В рог налила молока, девке сказала, когда
заревет парень, накорми, а на печном засторонке карасинничек стоит, такая
пиликалка. Только, говорю, ради бога, Зинка, не трогай, а то спалите себя и
дом. А мы отстроились в стороне от деревни, уж загорится, никто не спасет.
Вот и побежала. Привела рестанта в Рыболово, не убоялась, сдала по этапу,
отметилась в сопроводиловке и обратно пятнадцать верст среди-то ночи.
Прибежала домой, запалилась вся, а пиликалка светит, девка мала на полу
спит, парнишка рядом, обоссялся до грудей. На другой день пошла к Афоне,
сказала, что сходила. А он фартовый был мужик, большой местом да красивый,
спрашивает: "Как твои дети?" Я тут разгорячилась и понесла его по кочкам:
"А, дети! - говорю. - Если бы чего сделалось? У меня двое ребят маленьких.
Вот как ты надо мной поизгилялся. Как бы тебе умереть, - говорю, а сама
больше ничего не боялась. Пусть, думаю, сволочь, тут и застрелит меня на
месте. - Да пропади ты стоя, - говорю,-а не лежа. Пусть жена твоя так
наплачется, как я перед тобой наревелась..."
И вот надо же так случиться, вскоре, и увезли его. Увезли, да так до
сих пор и возят. Говорят, вредитель какой был, тогда каких-то вредителей
порато много было, винных и безвинных. Пальцем тык, вот тебе и вредитель.
Разве не так твоего свекра погубили? А этот-то всех виноватей, изгильник,
дрын бы ему на егово место. Прости, господи, о покойнике плохо сказать.
Жена, Полька-то, до сих пор простить мне не может, все говорит, это ты
намолила моему мужу смерти. Это ты намолила, глаз наложила. Вот тоже какая
вредина. А чего вредничать, спрашивается? Сейчас за Гришкой живет,
красуется, и детишек много зародилось, семя крапивное. А зло держит, держит
зло-то...
Вдруг из горенки позвала дочь Симка, перебила Анисью на слове: "Ма,
иди-ко сюда, чего ли скажу тебе".
- А от тоже девка, поговорить с гостями не даст, - заворчала Анисья,
еще не в силах отойти от воспоминаний, разгорелась вся, лицо пошло
крапивными пятнами. - Леший тебе надо? - закричала на девку, но все же в
горенку пошла. Через полуоткрытую дверь было слышно, как Симка выговаривала
матери:
- Стыдно ведь, мама, Сталин умер, а к каждому слову бога приплетаешь...
- А тебе што?
- Да так...
- Если бога нету, церкви нашто открывать. Говорят, вон даже академия
церковная существует. Чего ли, значит, есть?
- Выдумка все, - настаивала Симка.
- И откуда ты все только знаешь, дочка? После войны-то сколько открыли.
Велят вспоминать...
- А кто велит, ну скажи, кто?
- Да отстань ты, привязка. Ты матери рот не затыкай, слышишь, - совсем
не строжаясь, каким-то довольным голосом прикрикнула Анисья и вышла на
кухню. - Про старое-то рассказываю дочке, дак не верит. Говорит, вру все.
Нюра отмолчалась, и доверие, протянувшееся совсем недавно между двумя
бабьими душами, не то чтобы лопнуло внезапно, но как-то ослабело, чтобы
когда-то вновь нежданно всплыть и натянуть сокрытые боли. Из бутылки старуха
отлила в чайную чашку: "Это для Мартына, пусть причастится", а бутылку с
одонками заткнула бумажной скруткой и поставила в пестерь. Потом неожиданно
сказала деревянным, натянутым голосом: