"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

потом в снег падет и лежит, пока в себя не придет. Так и не оправилась
Марина, умерла под весну, а девку ее трехлетнюю приютила у себя Нюра
Питерка. Первое время еще подумывала, что злодей Прошка Явтысый хватится
своей дочери, вернется и заберет, а потом так прижалела девку, что оставила
у себя. Выросла Катька, как своя дочь была, а восемнадцать стало, посватался
Степка Ардеев и увез к себе в чум на Канин.
Однажды, через полгода наверное, приезжают вдруг, в малицах вваливаются
в избу. Нюра - ой да ой, скорее самовар наставлять, чай пить садит, а Катька
за стол не присаживается, сидит в сторонке на лавке, ни слова не молвит и
глаз не подымает. Нюра ей: "Катя, скинывайся давай, хватит монничать,
придвигайся к столу". А Катька горбится и глаз не подымет.
- Ты чего, Катька, не заболело чего? Сидишь, голову склонила, - все не
отступается Нюра. И мужик ее, Степка Ардеев, тоже обидно молчит, а потом и
говорит:
- Нюра Питерка, твой Катька со мной спать не хотит.
- Ты что, Катька, страмница такая, сдурела совсем? Я ли тебе не мати
была, так пошто меня позоришь? Я ведь тебя силком не отдавала, сама
пожелала. А вышла, так и жить нать, - сказала Нюра, но видит уже, что
приемную дочь никакое слово неймет, крепится девка, чтобы не зареветь, губу
накрепко закусила.
Отвела тогда Степку в сторону.
- Чего не поделили? Небось бил?
Тот глаза ночные обидчиво в сторону спрятал.
- Забижал небось?
- Не-не, пальцей не задел, а она пошто...
- Поезжай-ко к Марье Задориной, горбатенькой, привези сюда. Скажи, я
просила шибко.
Слетал на оленях Степка, привез Марью Задорину. Подала ей Нюра острый
нож да вина немного в чашке, провела в запечье и занавеску задернула.
Чего-то в потемках плевала-шептала Марья, вдруг зовет: "Катя, поди сюда,
касатушка". Прошла Катька в запечье, вино нашептанное выпила. Марья ей из
кадки еще холодной воды зачерпнула, и девка из того ковша пригубила. Потом
явилась на середину избы, склонилась поясно и говорит вдруг ясным голосом:
"Степа, любимый, поедем домой".
"...А тепере живут, как гусли, - думала Нюра, довольно вспоминая
приемную дочь. - И ко мне-то все - мама да мама, уж худого слова не обронит.
И Степка-то для нее шелковый, готов ноги мыть бабе да ту воду пить. Это уж
промеж ненцев редкость, на удивленье. Вот и сына принесла Катька, а этой
осенью и другого: ну-ко, на-ко, приехала к Нюре рожать да на Нюриной кровати
и принесла парничка. "Счастливая, - говорит, - я теперь, мама"...
Вот как Марья Задорина девку мою поставила. А тепере и самой в живых
нет, уж полгода, как умерла, и все плевки с собой в землю унесла".
Только раз, в конце пути, Нюра остановилась передохнуть, оправила
шалевый плат, которым прикрывала рот, оглянулась, озирая тусклую лыжню,
размытую сумерками. Тут и луна пробудилась, легко и туманно протаяла на
кромке неба, окутанная серебристым облачком света. Проклюнулась, словно
сырой цыпленок, и пробудила мир. Снег вокруг налился сочностью и вздыбился
неровно, четко разрезанный тенями, но там, где скрещивались убегающие потоки
деревьев, родилась ночная чернильная темь, настороженно скрытая еловой
завесью и путаницей березняка: там сразу ожили какие-то шорохи и тонкие