"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

В Поморье каждый час другую погоду родит. Только что от промозглой
стыни воротило душу, жить не хотелось, и вдруг дернуло материковым ветром, с
русской стороны потянуло весной, и небо густой синевы сразу отшатнулось от
земли, слегка рябоватое от белых покойных облаков, и на солнце, еще
пронзительно холодное до рези в глазах, хотелось глядеть и держать на нем
блаженный взгляд. И сугробы кругом зажелтели, словно полили их луковым
отваром. От изб опрокинулись синие тени, и чувствовалось, что в застрехах
уже рождалась первая весенняя слеза, и снег на крышах с исподу, куда парило
избяное тепло, начинал куржаветь и тончился, готовясь к апрельской потоке. И
деревня-то сразу ожила, словно столкнули ее с полатей, мол, хватит
сонничать. Из-за угла вытянулся длинный обоз, вспотевшие лошади махали
длинными волосатыми мордами, и мужики переваливались подле, сбив кожаные
шапки на сопревших волосах, и в напряженных глазах плавились ожидание отдыха
и легкая весенняя захмелка.
Нюра проводила взглядом обоз, пока он не споткнулся возле колхозных
амбаров, мужики сразу потащили в полые черные ворота рюжи и прочную наважью
снасть, а лошади стали шумно облегчаться. Все это движение жизни вдруг
взволновало Питерку, и она слегка позавидовала, что не живет в Вазице, но
тут ребятня заползла на крышу избы и затеяла прыгать вниз, в сугроб. На
поветь выскочила полураздетая бабенка и стала визгливо поносить огольцов на
всю деревню, и легкое наваждение, посетившее Питерку, тут же схлынуло, и она
подумала облегченно, что у нее в лесу спокой дорогой. В охотку чайку
спроворишь - водица родниковая, что твоя Христова слеза; в охотку на каленых
кирпичах бока повялишь; в охотку и путик лесовой навестишь, пока здоровье
есть, и никто не кинется на тебя с покриком и потычкой.
Похожее на монашеский колпак радио, пришпиленное к сельсовету,
разносило тягучую грустную музыку, скорбную, словно церковная панихида, но
от этой печальной музыки небо не замутилось хмарью, а, наоборот,
развиднелось, освободив багровое ярило, и наполнились синью отроги сугробов.
Оказывается, музыка жила сама по себе, и воспаленное от морозного жара
солнце скатывалось за сопку, следуя своим привычкам, и баба, стороной
обежавшая Нюру, была занята своей избой, сиротской вдовьей житухой и ордой
ребятишек.
"Значит, не бог был, раз ничего не случилось. А то бог... бог, -
подумала Питерка, надевая кунды. - Наверное, его отпевают, панихиду без попа
правят".
Нюра никогда не называла вождя по имени: он жил в ее памяти, как ОН,
как что-то вознесенное, ну вроде Кучемской горы, и далекое, словно город, в
котором она лишь однажды бывала, да и то не по своей воле. В тридцать шестом
Нюра Питерка не пошла голосовать, она не хотела глядеть на щучье обличье
Вани Соска, тогдашнего председателя сельсовета, а не то еще отдать за него
свой голос. "Глупости какие-то, разве можно свой голос отдать? Куда я без
голосу тогда". Но за ее голосом приехали в розвальнях три дюжих мужика, и
она встретила посыльных с ухватом: "Не пойду за антихриста голос отдавать".
Тогда Нюру и увезли в Архангельск.
Через неделю Нюру Питерку высунули из города, иди, куда хочешь, только
глупостей вслух не мели и береги язык при себе. Постояла баба около ворот,
почесалась о стену, крашенную липкой известкой, одиноко ей стало и страшно,
куда податься в чужом городе, где голову приклонить, вот и стала стучаться в
дверку с дыркой, обратно проситься: "Куда я попаду, мне ведь далеко.