"Владимир Личутин. Венчание на царство ("Раскол" #1) " - читать интересную книгу автора

и Стефан Пермский, Андрей Рублев и Дионисий были неправы, а полутатарин
Минька, пришлец, их правее? Антихрист и есть. Тем более, что и ввели-то
новые правила не когда-нибудь, а в 1666 году. Смекайте сами. Тысяча - число
сатаны, 666 - апокалиптическое число Зверя. Пришли, пришли последние
времена. Господь ожидает от верных Ему жертвы - во искупление безобразий, во
спасение души. Уж лучше сжечь себя, чем оскверниться. Лучше сейчас спалить
дух родной земли огненным духом, чем потом - вечно гореть.

Такова была логика русской трагедии, расколовшей и русскую историю, и
русскую душу.

Россия, к счастью, неистребима. На боль насилия она ответила новым
напряжением духовных сил. "На вызов Петра Россия ответила Пушкиным". Великой
русской литературой. И не только ею, но и Серафимом Саровским, Тихоном
Задонским, Феофаном Затворником, Амвросием Оптинским, Иоанном
Кронштадтским - новым подъемом святости. Но тоска по золотому веку русской
цельности и "всеединства" осталась. Откуда же иначе вся эта бесконечная
галерея "лишних", полых людей, заполонивших русскую литературу от Пушкина до
Чехова, откуда духовные корни героев Достоевского, Толстого, Горького,
Платонова?

Да поможет нам "Раскол" Владимира Личутина не утратить живую связь с
русским Преданием. Не утратить себя.

Зачин
Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое.

Господи, как бессилен ум мой; темною слепою водою залиты глаза мои; и
душа без дорожного посоха, без ключки подпиральной робеет и трех верст
отшагнуть от порога суетных наших лет; и нет одесную близ меня пастыря
надежного и несуесловного, а ошуюю неотступно пасут сомнения; нашептано в
ночах - выше воли может стать лишь вера, она укрепит рамена, но где
напитаться ею, ибо крошечный огарок сердечного родства едва теплит средь
покинутых весей России. Так, может, от отчаянья и только из отчаянья
выткется та сила, что удивительно укрепит мои персты, наполнит жилы, и токи
те понудят скорбеющую душу исторгнуть слово, к коему давно готовилось
сердце. Может, из отчаянья прорастет слово, а из слова проклюнется смысл,
как душа из омертвелой плоти, и осенит, и обнадежит меня в затейном труде.
Куда и с чьим напутствием пустился я во все тяжкие в не лучшие для России
дни, полные смуты; кто, позабытый и не обласканный мною, настряпал
подорожных хлебов, чтобы я вовсе не потерялся в одиноком пути? Один я, как
перст: но коли взмолиться истово, то вдруг истечет утешный глас?

Два крыла моих, как утиные перепонки, будто решето, насквозь протыканы
гвоздьем долгих сомнений; два неподъемных крыла, лишь груз суставов и
хрящей; отлетели невидимые ангелы, и все чаще седой ворон сторожит и сурово
"крыкает" на засохшей ветле, и что-то вещее чудится мне в его сатанинском,
надменно скошенном на меня глазе... Где вы, обавники и кудесники,
прорицатели и ведуны, волхвы и бывалые люди, чернокнижники и цыгане,
коновалы и колдуны, травницы и ведьмы с Лысой горы, толкователи снов и