"Владимир Личутин. Крестный путь ("Раскол" #2) " - читать интересную книгу автора

гость размяк, расчувствовался, свет довольства пал на рыхлые щеки;
наконец-то и московиты признали греческое верховенство, приклонились испить
из истинного родника Софии Премудрой. Не зря пропали труды многих ревностных
пастырей, дозирающих Россию уж кой век.
Они облобызались, искренно любя друг друга и почитая, и на глазах
Никона навернулась слеза. Он слегка приоткинул бархатную мантию, приобнял
гостя и, притиснув к алому зипуну, что никогда не водилось прежде в церкви,
так и провел через сени в Новую Крестовую. Одного взгляда хватило Макарию,
чтобы ревниво оценить роскошь новых святительских хором: он с горечью и
внутренним плачем позавидовал щедрой и гиблой расточительности московитов.
Он поднес Никону позолоченную икону Трех Святителей, большой черный хлеб с
солонкой и пожелал благополучия в новом житье. Крестовая была еще пустынна:
с потолка свисали, заливая светом палату, пять серебряных полиелеев
франкского дела, в одном были часы с боем; кривой стол, дожидаясь гостей,
был застелен камчатными скатертями, многие же лавки покрыты щедрым царским
подарком.
Алексей Михайлович, возвратившись из польского похода, привез трофеем
более ста облачений и мантий, принадлежащих армянам и иезуитам, и поднес их
патриарху со словами: де, друг собинный, делай с ними, что хочешь, ибо они
нечистые и всеми молитвами не соскрести с них грехи еретиков. Никон же
подарок с радостью залучил в патриаршью казну: он оставил цареву
щепетильность без внимания, посчитав ее за каприз, но ради новоселия украсил
Крестовую палату, даже не срезав с облачений пуговиц и крючков. Много войска
у государя, и Господь миловал их удачею: но вымаливал-то побед он, Никон
патриарх; и не только выплакал благополучия русской рати, но и строил
топорки, сбирал коней, правил обозы и ополченцев, ведь война - ведьма
обжорная, много чего в свой котел пригребает. Долго попускает Господь, но и
его терпению однажды приходит конец. На себе расчуяли нехристи-папежники и
костельники Божью кару и грозу. Давно ли обавники в своих греховных храминах
потчевали паству фарисейскими песнями, а ныне их мантии будут попраны
православными седалищами...

Нет, не мот Никон, но далеко торит тропу, испытующе подглядывая за
сирийцем; знает, что Макарий вчастую гостится, как бы случайно, в Риме, и к
папской туфле приникает, и верно, что скоро принесет сию печальную весть к
латинникам и тем горько унизит самовольно возвысившихся, поправших веру
Христову. Пусть стенают искусители: высоко ныне взнялася великая Русь,
могучи и духоподъемны ее крыла, а звезда ее не затмится до скончания веку...
Но мысли эти неведомы Макарию. Он-то лишь свою бедность помнил и тешил
в груди и тайно печаловался о своей пастве, и сердце его сейчас пожирала
черная зависть. Им-то, барбарам, откуль такое благоволение? им-то за что
Господь попускает таких побед? давно ли из-под татарина едва высиделись,
давно ли березовому пню кланялись, а уж в ближние Господевы слуги
записались, гордецы. Это мы дали истинную веру и грамоту, смертно стояли за
Сына Господева, и всеми сокровищами не расплатиться им за свет Христов. Это
мы украсили их барбарскую жизнь вечным праздником. И на что бы ни пал истиха
наш взгляд, все это наше и нам принадлежит по праву. Сколько же тут
облачений можно скроить нашим иереям, едва прикрывающим в Антиохии свою
наготу. Даже идолопоклонники освещаются крещением, а ежли эти материи
окропить святой водой, разве не воскреснут они и не станут родными для