"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автораинженером, педагогом и зубным техником, коммерческим агентом и актёром,- он
прошёл за три года весь путь, который проходит американец за целую жизнь, чтобы стать миллиардером или на худой конец директором ойл-треста,- но он не стал директором треста, и не стал миллиардером,- он был всего на всего русский Дафнис на перекрёстке двух улиц, с ящиком, в котором лежали гребешки и камеи,- у него не было крова и крыши, но пока было лето, и летние дожди были теплы и мягко дымились на сером свежем асфальте, и он не привык за три года езды на крышах теплушек задумываться о крове и о судьбе дольше, чем за одну неделю вперёд,- мало ли что ещё могло с ним случиться до северных вьюг и снегов,- судьба ведь не больше, как лёгонький шарик, пущенный ловкой рукой из желобка в желобок. И разве мог знать он здесь, на берегу асфальтовых горячих потоков, что всего лишь за площадью, за разливом, мощённым свежим торцом, в ста тридцати шагах от него стоит Хлоя, которой надлежит разделить его странствия... У Хлои тоже не было прав, и не было тонкорунных овец,- она лишь могла торговать в развеску духами, напуская из пипетки в флакончик ароматные изумрудные капли, растереть между пальцев которые - и запах вечности, беспокойных скитаний, горьких и очаровательных встреч будет следовать по асфальту, меж камней, меж сделок на бирже, меж стука бухгалтерских счётов,- она была тоже в сандалиях на босу смуглую ногу, обожжена солнцем до черноты, она превосходно обуглилась здесь меж торца и камней. Древо её генеалогии пустило всего лишь один несложный росток: год сиденья на входящем журнале, мудро сменённом на пёстрые дорогие флаконы,- но она узнала зато, что зима без дров холодна, и чем ближе к зиме, тем дрова дороже; и что примус, латунный новенький примус под ловкой рукой - это человек, не имеющий комнаты - это человек лишь на время, до первого холода. Хлое было всего восемнадцать лет, но она знала уже, что восемнадцать девичьих лет, плохо положенных,- это добыча прохожего; и она знала уже, что человек, который не оброс ещё шерстью и не имеет когтей, не может надеяться ни на комнату, ни на то, что он сможет пробиться сквозь эту скорлупу экипажей, аквариумов с безголовыми розовомясыми рыбами и лаково-чёрных машин. У Хлои были волосы, выгоревшие на солнце золотою соломой, и мелкие первозданные зубы, и место во вселенной, прочное место меж выступов двух витрин, откуда ангельский голос возвещал проходящим: - Шипр, кёльк-флёр, лориган... И с высоты восемнадцати лет, познавших человеческие будни и страсти, словно следя за полётом веков, поколений и играми судеб - здесь, меж аквариумных стёкол витрин,- мимо, мимо человеческие толпы, любовники об руку с любовницами, влюблённые на свидании, чужая жена, ожидающая под извозчичьей поднятой крышей, деловые портфели, котелки общёлкнутые биржевым бюллетенем,- кого, кого не несёт мимо, все мимо по торгово-асфальтовой улице,- учрежденья и тресты выплёвывают к четырём часам толпы московских клерков, как в лондонском Сити,- у неё были два голубых кукольных глаза, откуда глядела мудрость веков, познанная в восемнадцать девичьих лет, растянутых на десятилетья. О, она знала беспокойный огонь женских порочных глаз, и деловую решительность глаз мужских, и голубые волны девичьих глаз, готовых разбиться о холодную грядку камней, сомкнувшихся под мужской продавленной шляпой или суконным шлемом военного. |
|
|