"Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2" - читать интересную книгу автора (Солженицын Александр Исаевич)246Ставка не прервала связи бунтарского Петрограда с Действующей армией – и всю ночь и утро сотни телеграфистов, железнодорожных и военных, ловили и ловили поток бунтарских посланий и воззваний, передавали их по службе и не по службе, – и мятежный поджог разливался и растекался. Но среди неведомых выскочек и поручиков также и всеизвестный Родзянко, на всю Русь распоясавшись, слал и слал свои телеграммы – то вообще в воздух, никому или к жителям, а то опять прямо Главнокомандующим фронтами, как будто стоящая над ними инстанция, – и сообщал о взятии власти своим комитетом, и уже указывал, что делать армии. Как это всё может быть? Как он это смеет без воли Государя? И почему не одёрнет Родзянку Ставка? Хорошо, на Бубликова не обращать внимания, на Грекова не обращать внимания, – но Родзянко? Ведь он же занимает государственный пост?! Но Ставка – всё утро продолжала молчать, как будто ничего не знала о самозваной власти в столице. И в одиннадцатом часу утра генерал Эверт сам сел к аппарату, назвал себя! и вызвал Лукомского. По должности, по равным правам и потому что ровесники, тоже шестьдесят, – он мог бы вызвать и Алексеева, но не позвал, поскольку тот сейчас замещал и Верховного. Эверт думал – может быть Алексеев всё-таки подойдёт сам. Однако не только не подошёл Алексеев, а и Лукомский заставил себя изрядно подождать. У Эверта терпение лопнуло, он подставил вместо себя Квецинского. Потом уже объявился сам. Назвал номера двух родзянковских телеграмм, вероятно и Ставка получила их? – Сначала я предполагал ничего не отвечать. Но это может иметь вид, как будто я принял их к сведению, или, ещё хуже, к исполнению. Поэтому, думаю, лучше ответить. Вот так: армия присягала своему Государю и родине. И её обязанность исполнять повеления своего Верховного вождя и защищать родину. Хотел бы знать мнение Михаила Васильевича. В трудные минуты нужна наша полная общая солидарность. Своим тяжёлым крупным корпусом, и решимостью, и тяжёлыми словами он как бы, со своей стороны провода, перевешивал всю Ставку вместе с маленьким: Алексеевым и Лукомским. Ясней, прямей, даже грубей не мог он спросить: начальник штаба Верховного признаёт ли необходимым выполнять присягу, данную Государю? Но Лукомский не пошёл спрашивать Алексеева, а взялся пространно отвечать сам: – Да, генерал-адъютант Алексеев – (не Михаил Васильич!) – получил сегодня одну телеграмму от Родзянки, и смысл её тот, чтоб армия не впутывалась пока в дело. Генерал Алексеев хотел ответить, что подобными телеграммами вносится совершенно недопустимое отношение к армии и что необходимо посылку таких телеграмм прекратить. Ну всё-таки, молодец Алексеев, не потерял разум. Темноватый, сощуренный мужичок, а не сдаётся. – Однако, – продолжал Лукомский, – эту телеграмму генерал Алексеев пока не послал. Да почему ж? – …Он хотел прежде выяснить, прибыли ли в Царское Село Государь и генерал Иванов. При чём тут одно с другим? В огороде бузина, а в Киеве дядька. – …А получить этих сведений до настоящего времени мы не можем потому, что по распоряжению Думы нам не дают прямого провода с Царским Селом. Что-о? Да это просто мятеж! От штафирок?? У Эверта сжимались огромные кулаки. Как же Алексеев это может терпеть?? Видимо, ещё что-то есть. Ещё что-то, они не объясняют. Или – уязвимость Государя под самым Петроградом? Вот разве. – …Генерал Алексеев вчера послал телеграмму генерал-адъютанту Иванову об успокоении, наступившем в данный момент в Петрограде, и просит доложить Государю, что было бы желательно избежать применения открытой силы. Успокоение?… А как же Бубликов, Греков? Им уже снесли головы? А задержка военных эшелонов? А самочинная власть Родзянки вместо законного правительства? Чего-то здесь Эверт не знал или не понимал. Между тем добавлял Лукомский, что начинаются беспорядки в Москве и в Кронштадте. Так тем нужнее действовать! Какое тут рассуждение? – присяга!! А Лукомский добавлял дальше, что генерал Алексеев подписал телеграмму Его Величеству с просьбой издать акт об успокоении населения. Но пока за отсутствием связи… Ну, может быть… Чего-то Эверт не ухватывал. – …Ваше предположение об ответе Родзянке я сейчас доложу генералу Алексееву, который к несчастью чувствует себя плохо. Ну вот, остался в Ставке один – и раскис. Успокоение?… Наверно, правильно. Эверт объяснил, что и его предлагаемый ответ Родзянке тоже имеет в виду необходимость скорейшего успокоения. Желательно вот эту телеграмму об успокоении, произошедшем в Петрограде, тоже получить. Пожелал Алексееву выздоровления. И отошёл от аппарата тёмный, в растерянности, меньше понимая, чем знал до разговора. Конечно, главное – сохранить порядок. Но как же быть с этим потоком петроградских телеграмм? Скрывать их от населения Минска? Или, опять же для успокоения, публиковать? Не догадался спросить. Только часа через два передали Эверту телеграмму Алексеева Иванову № 1833, отправленную сегодня в час ночи. Эверт стал читать – и ещё более изумлялся. Тут говорилось о Был ли Алексеев введен в заблуждение? Или: с Государственной Думой тоже не надо ссориться? Нет, чего-то тут решительно не понимал обескураженный Эверт. И не было сверху ясных приказаний. Правильно всегда говорилось: политика – не дело армии. Не может генерал-солдат вести свою политику. |
||
|