"Томас Лиготти. Эта тень, эта тьма (Сб. "Число зверя")" - читать интересную книгу автора

телами, только своими телами, погруженными в великую ревущую черноту боли.
И раздался один голос - голос, который одновременно и стенал и кашлял,
возвещая, что снаружи возникло лицо, "лицо поперек всего неба", - сказал
этот голос. И небо, и городок были теперь так темны, что, возможно, лишь
тот, кто был сосредоточен на человеческих лицах, мог увидеть что-то
подобное в мире кипящих теней за окнами столовой. Вскоре затем слова
умолкли, ибо тела, испытывая истинную боль, не говорят. Последние слова,
помнящиеся мне, были словами женщины, кричавшей, чтобы кто-нибудь отвез ее
в больницу. И просьбу эту страннейшим образом предвосхитил тот, кто
соблазнил нас отправиться в эту "Физически-метафизическую экскурсию" и чье
тело уже постигло то, что наши тела еще только начинали постигать, -
кошмар тела, которое используется, и знает, что именно его использует,
вынуждая предметы быть тем, чем они не являются, и делать то, что они не
делают. Я ощутил присутствие молодой женщины, которую прежде видел в
униформе, белой, как марля. Она вернулась. И другие, подобные ей,
двигались между нами, и их контуры были самыми черными, и они знали, как
справиться с нашей болью для нашего метаморфического исцеления. Нас не
надо было доставлять в их больницу, потому что их больница со всей своей
гнилостностью была доставлена к нам.

***

И как бы мне ни хотелось поведать обо всем, что произошло с нами в
городке Крэмптон (чьи мертвенность и уныние мнятся иллюзией рая, после
того как нашим глазам открылась его потаенная жизнь).., как бы мне ни
хотелось поведать, каким образом мы покинули самую нигдешнюю область всей
страны, это средоточие бездны, и вернулись домой.., как бы мне ни хотелось
поведать точно, какую помощь и лечение мы могли получить, которые извлекли
нас из этого места и этой боли, я не могу поведать об этом решительно
ничего. Ибо, когда тебя спасут от подобной муки, нет в мире ничего
труднее, чем поставить под вопрос средства этого спасения: тело не знает,
да и знать не хочет, что именно освобождает его от боли, и оно не способно
поставить это под вопрос. Ибо вот во что мы превратились - и вот во что мы
почти превратились - в тела без иллюзорных сознаний или воображений, в
тела без докуки души или личности. Со времени нашего.., исцеления никто в
нашем кружке не ставил под вопрос этот факт. И мы не говорим об
исчезновении Гроссфогеля из нашего кружка, который более не существует
таким, каким был прежде, то есть как собрание художников и интеллектуалов.
Мы стали получателями того, что кто-то обозначил как "наследие
Гроссфогеля", и это не просто метафора, поскольку художник действительно
завещал каждому из нас в случае своей "смерти или исчезновения на
указанный период времени" долю внушительного состояния, которое он скопил
из доходов от продажи своих произведений.
Но это строго денежное наследство было лишь началом успехов, которые
пришли к нам всем из рассыпавшегося кружка художников и интеллектуалов,
семенем, из которого мы начали прорастать сквозь наше существование
потерпевших фиаско сознаний и личностей в наши новые жизни весьма
преуспевающих организмов - каждый в собственной сфере дерзаний.
Разумеется, в достижении того, к чему мы стремились, мы не могли бы
потерпеть фиаско, даже если бы хотели, поскольку все, что мы испытывали,