"Виктор Лихачев. Молитесь за меня" - читать интересную книгу автора

одичавший садик скрывают ее. Каменные ступеньки расшатались. Скромное
надгробие. Над ним женщина в фуфайке, с непокрытой головой. Опустила
голову. Русская женщина. Солдатка.
Мать. Не знаю, кто автор этой скромной скульптуры, но только большего
волнения я не испытывал нигде. Все просто, даже обыденно, скромно, без
пафоса и монументальности. Деревья, небо, птицы в вышине, надгробие - и
эта женщина. А я плакал, хотя раньше думал, что уже не могу плакать. Пусть
земля вам будет пухом, русские люди. И простите нас за эти обвалившиеся
ступени, заросшую сором ограду.
Побуж опять опустел. Но с вами на вечные времена Солдатская
Богоматерь...
Как и обещал, зашел попрощаться на ферму. Подумал еще раз о тех, кто
являлся автором скульптуры на могиле. Много у нас прекрасных обелисков,
мемориалов. Чьи авторы получили ( и заслуженно) всевозможные премии. Но
мне кажется, что высшая награда для художника, когда его работа перестает
быть просто скульптурой. Народ назвал русскую женщину в фуфайке Солдатской
Богоматерью. Есть ли высшая оценка?
На ферме меня ждало почти полное ведро с молоком. Просили не обижать и
выпить все. После третьей кружки я "сломался". Когда Побуж остался далеко
позади, я еще слышал гудение на ферме. Кто знает, может быть, это работали
последние крестьяне Побужа? Я поднялся на гору. Вид открывался
изумительный. От огромного леса, там, на востоке, будто убежали дети и
теперь они маленькими зелеными островками украшали безбрежное всхолмье.
Здесь была граница Калужской области. Здесь обрывалась дорога. Какой-то
умник просто запахал ее. Но я не отчаивался. До Ретюни, ближайшей тульской
деревни, было километра три, и я решил, что преодолеть их будет нетрудно.
Так и получилось. Ретюнь встретила меня словно из засады. Только что
было поле, лесок, поворот дороги - и вот передо мной крошечная запруда с
чистой водой и трое ребятишек плескающихся в ней. Из ближайшего дома,
точнее, сада вышел худой человек в мокрых семейных трусах.
- Устали с дороги? Освежитесь, вода замечательная. Я вот с детьми
искупался.
А
есть не хотите? Сейчас я принесу что-нибудь, - и он так же стремительно
исчез, как и появился.
Вскоре мужчина появился с батоном и банкой молока, сказав, что жена на
работе, а он ничего более путного не нашел. Сырые яйца он предложить мне
постеснялся. Я подумал, что он напрасно постеснялся. Сырые яйца с черным
хлебом и солью - великолепная вещь. Помню, как бабушка мне рассказывала о
том, как дедушка, работая на мельнице, однажды "обмыл" работу трехлитровой
банкой первача на двоих, закусив ведром сырых яиц. Все-таки гены - сильная
штука. Однако в данном случае я поблагодарил Анатолия Ивановича (так звали
радушного человека), сказав, что он напрасно беспокоится, я совсем не
голоден. Думаю, в этом он усомнился, наблюдая, как быстро исчезает булка,
не говоря уже о молоке. Солнце уже начало клониться к западу. Детишки
Анатолия Ивановича, перекупавшиеся до посинения, окружили нас. Неожиданно
для меня обычный легкий разговор стал приобретать философский оттенок.
Анатолий Иванович говорил о том, как в свое время уехал отсюда в город,
как маялся там столько лет. Теперь вернулся и не жалеет.
Работает бригадиром. Очень любит книги, но обсуждать их не с кем: