"Альберт Анатольевич Лиханов. Кикимора " - читать интересную книгу автора

Щелястый забор отделял наш двор от детской поликлиники. Щелястым он
стал в войну, будто война забору зубы выбила, а раньше - доска к доске -
ровная стенка ограждала нас от детских писков и криков. Но война сделала
свое дело, досочка по досочке - словно пололи морковную грядку - проредили
мы забор, используя сухой материал на растопку, и стал он похож на
редкозубый старушечий рот: ограждение вроде бы есть, но что оградить может?
Так вот этот - и не щелястый даже, а полупусто какой-то, условный
забор - отсекал наш двор от детской поликлиники и упирался в конюшню.
В ней ночевала кобыла Машка.
Кошек, собак и прочей живности в нашем городе было мало видно той
военной зимой, а вот лошадей полно.
Это объяснимо.
Во-первых, немногие автомобили, как и мужчины, ушли из нашего города
на войну, и лошадь стала главным тяглом, ведь без транспорта не обойтись.
Вот и остались в городе два вида транспорта: по железной дороге пыхтели
паровозы, а на крутых городских улицах, покачивая шеей в такт своим шагам,
напрягаясь всем телом, оскальзываясь и больно - но молча ведь, молча! -
падая в гололед, разбрызгивая грязь глухой осенью и затяжной весной,
задыхаясь летней пылью, шли и шли лошади, увозя с заводов ящики с сытыми
боками сально блестевших снарядов, а от санитарных составов - раненых,
укрытых серыми суконными одеялами, скрипучей зимой приволакивая из деревень
возы сена для собственного же пропитания и много разных других вообразимых
и невообразимых грузов.
Однажды я видел, как лошадь везла другую лошадь.
По нашей улице гоняли скот на мясокомбинат - коров, быков, овец.
Торный путь к скотобойне. Тогда тоже вели худющее стадо. Дело было по
весне, бабы с кнутами хмуро и громко ругались хриплыми голосами, почему-то
торопили коров, отгоняя их от первой придорожной травы, а позади стада шла
лошадь, запряженная в телегу, на телеге валялся какой-то брезент, и на нем,
стреноженный, лежал тощий конь. Он не брыкался, не ржал, а только косил
огромным испуганным лиловым глазом - косил на небо, на стадо, жалостно
взглянул и на меня, будто просил милости, и я чуть не завыл в голос: без
всяких слов ясно, куда и зачем везли этого худого коня!
Конское жесткое мясо давали по карточкам, его варили и ели без охов и
ахов, и я это знал, не малыш несмышленый, а по коню тому заплакал...
Да, в самом деле: у каждого времени своя жестокость.


Лошадей было много - главный транспорт в тылу, - и детской поликлинике
тоже полагались колеса, так что в конюшне, к которой примыкал наш
редкозубый забор, ночевала смиренная кобыла Машка.
Ах, как хотел я прокатиться на ней, как жалел ее и как мечтал дружить
с ней!
Странное дело, скажете вы, лошадь не собака, разве можно дружить с
ней? Она в упряжке, на работе, с ней не побежишь наперегонки по зеленому
лугу.
Это конечно, не побежишь, только и с лошадью можно дружить, особенно
когда ее бьют, да еще матерно приговаривают: "Эх, тудыть-растудыть" - и
всяко-разно.
Что касается руготни, то бабушка и мама понапрасну тянули меня в