"Альберт Анатольевич Лиханов. Лабиринт " - читать интересную книгу автора

другое дело! Тут ты сам для себя. Ну, для мамы еще. А там для целой
команды.
Но мама всегда ворчит, когда Толик во дворе шайбу гоняет. Она хочет,
чтоб он дома, перед глазами сидел. Отец шевельнулся недовольно - это у них
старый спор, нерешенный.
- Надо, чтоб он коллективистом был, - сказал отец.
Что такое коллективист, Толик точно не знал, но отцу кивнул согласно.
- Еще успеет, Петя, - ответила ему мама тихо, но настойчиво.
Толик увидел, как из угла сверлит глазами баба Шура, понял, что это
опять мама не свое говорит. Это она бабкины идеи осуществляет, это бабка ей
наговорила, чтоб Толик больше дома сидел. Поэтому и настойчивость у мамы в
голосе.
"Ну баба Шура!" - злится Толик и смотрит на отца с любовью и с тоской.
Смотрит, как отец спорит, горячится.
- Хватит, - сказал отец, распалясь, - что мы с тобой к подолу пришиты.
Пусть хоть он среди людей будет.
К чьему это подолу они пришиты, отец не сказал, но Толик понимает,
догадывается - к бабкину. Он глядит на бабу Шуру, но та своим делом занята,
зашивает что-то, будто это ее и не касается. Будто она и не слышит ничего.
Потом говорит, невзначай как бы:
- Пенсью принесли...
Всякий раз, как она говорит это, отец голову в плечи прячет, а мама
быстрей есть начинает. Знают уж, как все дальше будет. Наизусть выучили.
- Н-ндя... - размышляет бабка, лобик морща. - Вот опять за доставку
два рубля отдала... Охо-хо-о, жисть та-а...
Это бабка почтальонше за то, что она ей пенсию приносит, двадцать
копеек дает. Но никогда баба Шура не скажет - двугривенный, нет. Два рубля,
говорит. Это она все по старым деньгам считает. По-старому, когда деньги
меняли на нынешние, двадцать копеек два рубля значили.
Толик был совсем маленьким, когда деньги меняли, это ему бабка все
подробно рассказывала. Давно уже тех денег нет в помине, а она все по ним
счет ведет.
По тем старым деньгам ей почтальонша шестьсот рублей приносит. А отец
получает всего сто. По новым.
Вот и ходит баба Шура, оживленно сандалиями своими шебаршит,
половицами скрипит. Большой день сегодня у нее. Шутка ли, пенсия!
Отец и мать ели суп молча, опустив головы, словно ребятишки
провинившиеся, а бабка все причитала, все кидала камушки в отцовский
огород.
- Н-ддя... Ндя-ндя-ндя... - ныла баба Шура, облокотясь, подбородок в
ладошку сложив. В глазах задумчивость и размышление были, будто никого она
и не изводила вовсе, а просто так размышляла себе вслух, думу думала.
- Н-дя!.. - гундосила. - Все ж таки нескладно выходит у нас. Я одна
шестьсот имею, а вы вдвоем - сто да восемьдесят, сто восемьдесят без
вычетов. Н-ндя!..
Отец положил ложку, не доел суп и так папироской задымил, что комната
враз синей стала, а табак под красным огоньком от горенья затрещал.
- Петь, а Петя, - баба Шура вдруг удивилась, - а пошто это за
партию-то деньги берут, а? Вот вычеты-то?
Голос у нее ласковый, бестолковый, не понимает она будто, хоть ей отец