"Альберт Анатольевич Лиханов. Паводок (Повесть) " - читать интересную книгу автора

лагеря.
Теперь Семка бродил по замкнутому кругу, имея в одном стволе дробь -
для дичи, в другом "жакан" - для медведя. Шатуны, однако, больше не
попадались, зато дичь Семка и вправду выучился бить довольно метко, хотя и
не очень стремился к этому: зайца ли, глухаря или тетерку надо было
обдирать, потрошить, палить, а делать это Семка ленился. Еда из
концентратов получалась при меньших затратах труда и казалась Семке не
менее вкусным и уж по крайней мере весьма оптимальным вариантом. И только
Славины или дяди Коли Симонова укоры пробуждали в нем охотничью
инициативу. Любовь к охоте соединялась в Семке с некоторой долей лени.
В тот раз, после ухода группы, Семка с одного выстрела убил тетерку
и, перекинув ее через плечо, пошел к лагерю.
Солнце палило прямыми, близкими лучами - вполне можно было
загорать, - Семка насвистывал во всю мощь какую-то мелодию, сердце его
колотилось от успеха и предстоящих похвал. Как всегда, когда ему удавалось
добыть дичь, он представлял себя не здесь, в этом таежном одиночестве, а
дома, во дворе, где, появись он с такой добычей, разом бы распахнулись все
окна, к нему набежала бы ребятня, в один миг он стал бы замечательным
человеком и героем даже среди взрослых. А тут он приносил зайцев, тетерок,
куропаток, глухарей - огромных, от плеча до земли, и это считалось вполне
естественным, обыкновенным. Лишь Орелик, Валька Орлов, иногда удивлялся,
но Валька - интеллигентный человек, только что окончил институт, он еще
сам новичок, а на Славу Гусева или на дядю Колю Симонова эти охотничьи
добычи никакого впечатления не производят.
Семка шел по снежной целине, раздумывая о том, что через два дня,
вернувшись в поселок, он из денег, отложенных маме, возьмет, пожалуй,
некоторую сумму для давно и крайне необходимой вещи. Он купит фотоаппарат,
запасется пленкой, и когда через две недели группа снова прилетит в тайгу,
он снимется с добычей после первой же удачной охоты, а потом пошлет
карточки домой.
Семка снова засвистел, перехватил тетерку в другую руку и испуганно
охнул.
Снег под ним податливо провалился, теряя опору, Семка замолотил
ногами и очутился по пояс в ледяной воде. Он тотчас выскочил из нее,
вылетел пробкой и с удивлением обернулся. Куски снега, шурша, отваливались
в бочажину, наполненную прозрачной талой водой. Семка выругался и рысью
побежал к лагерю. Вода хлюпала в сапогах, из ружейных стволов пролились
две тонкие струйки; мокрой была и тетерка.
Оранжевое, почти прозрачное на солнце пламя костра затрепетало в
сухом сушняке, и Семка, подпрыгивая, скинул сапоги, переоделся и начал
ощипывать тетерку, развесив на горячем солнце мокрую одежду.
В конце концов, ничего страшного: ну, подумаешь, провалился в ледяную
воду. Семка стал думать, как расскажет он об этом случае матери и как
будет она волноваться, размахивать руками и наказывать, чтобы он был там,
в тайге, среди медведей и прочих таких опасностей, поаккуратнее. В горле
защекотало, Семка подумал взросло, что жизнь жестока, разъединяя близких и
одиноких людей. Он вспомнил руки матери, ее голос и оборвал себя,
преодолевая недостатки характера: что же это, в конце концов, опять
расхлюпался, как девчонка.
В котле, побулькивая, закипала вода, и Семка решил, что сегодня все