"Альберт Анатольевич Лиханов. Осенняя ярмарка (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

людское, к тому же побрякушки были Василию Лукичу явно не по цене. Тут он
только пригляделся к аккуратным бирочкам и тихо присвистнул от удивления:
эк, действительно, куда его занесло!
По ту сторону золотого прилавка сидела девушка, вроде Анки, читала
книжку, закинув ногу на ногу, и, услышав тихий присвист Василия Лукича,
поднялась, не поняв, в чем дело.
- Вам что, гражданин? - вежливо спросила девушка, оттягивая синий
халатик. - Выбрать хотите?
Василий Лукич смутился, тряхнул головой и пошел было к выходу, как
вдруг навстречу ему вошли трое.
Первым был приятный на вид белокурый плечистый парень. Второй парень
шел чуть позади; этот был потемнее и поменьше ростом. Третьей шла
худенькая модная женщина, пожилая уже, но молодящаяся.
Подойдя к прилавку, приятный блондин наклонился над блестящими
украшениями и воскликнул:
- Ахтунг!
Василий Лукич вздрогнул всем телом и выпрямился. Его будто хлестнули
кнутом по лицу. Оно онемело.
- Ахтунг! - повторил весело парень, и те двое тоже склонились над
прилавком.
Василий Лукич чувствовал, как постепенно, словно раскачиваясь,
начинает метаться в нем сердце, то расширяясь, то сжимаясь. Он стоял,
прислонясь спиной к решетчатому окну, и бессмысленно глядел на двух
белобрысых и худую женщину.
Первым его желанием было крикнуть. Крикнуть по давней, забытой, но
вдруг, в одно мгновение ожившей солдатской привычке: "Немцы!" - и Василий
Лукич едва удержался, едва опомнился, что он совсем в другом времени и
совсем в другом месте - на городской ярмарке, а не на войне.
Продавщица показывала покупателям свой товар, вынимала по одной
махонькие коробочки с дорогими товарами, но немцы почему-то не очень
занимали ее. Девушка тревожно взглядывала на человека с одной ногой,
вжавшегося спиной в решетчатую стенку у окна, и, видно, никак не могла
взять в толк, зачем он сюда зашел и зачем притулился там, у окна, если не
хочет ничего покупать, и, главное, отчего он так ошалел.
Онемевший Василий Лукич наконец перехватил ее взгляд, шевельнулся и
осторожно вышел на улицу, стараясь не стучать своим чурбаком.
Следовало бы идти дальше, но он остановился у входа, вынул пачку
"Беломора", надорвал ее, достал папироску и, прикуривая, заметил вдруг,
как трясутся у него руки.
"Курощуп, ядрена-корень!" - усмехнулся про себя Василий Лукич и
торопливо зашагал от ювелирной лавки, отвлекая себя размышлениями о том,
что курощупами в деревне зовут тех, кто таскает тепленькие яйца из-под
чужой курицы, примета, мол, такая есть - раз руки трясутся, значит,
курощуп, но сзади вдруг раздался громкий смех, немецкая речь, и Василий
Лукич прирос к земле, втянув в плечи голову. Будто он украл что-то, и его
заметили, и крикнули ему, велев остановиться, а он от стыда, от позора не
может набрать сил и обернуться.
Но голоса удалялись, и Василий Лукич посмотрел назад. На лбу, под
козырьком картуза, прозрачной россыпью выступил пот. Василий Лукич глядел
на немцев - двух парней и молодящуюся женщину, которые, смеясь и