"Альберт Лиханов. Слетки" - читать интересную книгу автора

Из-за нее выскочили два или три паренька, протягивая Бориске свои
бутылки, и ничего уж такого они обидного не крикнули, просто кривлялись,
хохотали, повторяли вслед за долговязой:
- Нянька! Нянька!
Много разных чувств всколыхнулось в Бориске. Первое среди главных -
беспокойство за Глебку, но оно первым же и отступило: нет, не могли эти
ребята, хоть бы и напились они пьяным-пьяны, что-нибудь гадкое маленькому
сделать; речь явно шла только о посрамлении Бориного достоинства, а это уж
другая песня.
И вообще, неизвестный батяня наградил сына стойким, терпеливым
характером и холодным расчетом. Боря и в других положениях сначала
мучительно думал, отсекая возможные погрешности, перебирал варианты, а
выбрав нужный, действовал споро и без оглядки на последствия.
Будто раздумывая, внешне даже лениво и неуверенно, он ссадил Глебку со
своей спины, прислонил его к толстому стволу столетней липы, наказав
несмышленышу, чтоб сидел и не шевелился (тот понял и нахмурил брови), а
потом намотал на правый кулак бельевую веревку, из которой свил для брата
наспинное сиденье.
Быстро подскочил к парню, ближе всего к нему стоявшему.
Тот все еще лыбился, глупец, не понимал, что за кривлянья и
издевательства, пусть даже ему одному лишь из всей толпы, причитается оплата
в довольно твердой валюте. Бориска схватил левой рукой бутылек, который ему
протягивал этот парень, переступил с ноги на ногу, заняв удобное положение,
и рукой, обмотанной бельевой веревкой, двинул кривляке в челюсть.
Парень был как минимум на голову выше Борьки, но послушно свалился
безмолвным мешком, убедительно поразив своим падением остальных. А Борька не
терял мгновений. Пока задиры ошалело осмысливали происшедшее, он подлетел к
дереву, саданул по нему бутылкой, отбил дно, как все
они, нынешние дети, не раз видели в кино и, повернув к врагам горлышко
с острыми зубьями, кинулся на толпу.
Девчонки завизжали, и громче всех Дылда, а парни кинулись врассыпную.
Как толпились они впереди той некрасивой и длинной, когда наступали на
Борьку, когда дразнили его и протягивали свои бутылки, так и сейчас мчались
сломя голову, обгоняя ее, и тут уж горластой никто не мог помочь. Борис, не
церемонясь, сбил ее с ног, занес над ней левую руку с острым своим оружием.
- Ну, что, визглявая, - спросил он как-то спокойно и совсем не
по-детски, - будешь еще голосить?
И пивной дух, и природная крикливость куда-то враз делись, она не
говорила, а шептала:
- Мальчик! Горев! Прости! Пожалуйста!
Бориске очень хотелось оставить ей какую-никакую память об этой ее
неправедной выходке - может, чиркнуть острием по тощей, цыплячьей какой-то
груденке, даже и титек-то у ней не видно? Или, может, кофтенку разрезать? Но
стало вдруг отчего-то жаль эту беспутную деваху - и кофтенка на ней не
новая, бедная, да и джинсы какие-то уж шибко затертые, хоть это и модно, да
тут, ясно что секонд-хэнд, ношеное да брошенное кем-то барахло...
- Что ж ты, дура, нарываешься? - спросил он уже без всякого азарта или
злости, по-взрослому жалеючи, встал, даже руку протянул, почтобы помочь.
Но Дылда руки не приняла, вскочила, побежала, бутылку свою не бросила.
Когда отодвинулась на безопасное расстояние, к своим, жалко скученным у