"Владимир Лиман. Быстрые сны" - читать интересную книгу автора

Непонимание тех, ради которых ты готов отдать жизнь, что может быть
страшнее? Страшнее может быть лишь любовь к тем, которых уже нет в
живых... А у нас осталась лишь эта любовь - любовь к мертвецам. Любовь к
умершим товарищам и любимым... Самое страшное, что мы думаем о них так,
как будто они живы... Они живы, а все остальные мертвы... Мы любим их... А
любили ли мы их тогда, когда они были рядом с нами?.. Сначала Мил, а потом
Ини. Они любили меня, а я? Любил ли их я?.. Вот мы с Мил плывем к берегу,
она смеется, плещет мне в лицо водой, и когда мы уже выходим на берег, со
слезами обнимает меня и не говорит, а прямо бросает мне в лицо слова,
бросает мне в лицо все наболевшее за эти два года, что мы вместе. Она
говорит, что любит меня, и еще что-то о том, что я не способен на любовь.
И я понимаю, что, действительно, хотя мы уже почти два года живем вместе,
я за все это время ни разу не сказал ей о любви. Мне тогда было мучительно
стыдно, но я так и не смог заставить себя сказать ей о том, как я ее
сильно люблю... А потом? А потом было "Солнце", а после него уже ничего не
было. Пожалуй, только в "Солнце" я по-настоящему понял, как я ее люблю...
И это уже не оставляло меня все последующие годы, вот только Мил уже не
было в живых...
То же самое было и с Ини. Впрочем, совсем не то. Ее смерть на моей
совести. Я не должен был брать ее с собой. И если бы я ее действительно
любил, то ни за что не взял бы ее с собой в тот вечер... Она была совсем
еще девочка, я просто и представить себе не мог, что вот такой вот
зачерствелый, холодный и замкнутый человек может стать ее парой. А она,
оказывается, думала совсем иначе... Я узнал об этом уже потом, когда
принес ее на базу. Камис сказал, что она оставила для меня записку, мне
было достаточно первых строк, чтобы я пожалел о том, что стал читать ее
объяснение в любви... Все, что там было написано, должен был сказать я, но
так и не сказал. Ну, а что бы изменилось, если бы я все-таки успел сказать
ей все это? Не надо было брать ее с собой, не надо. Но тогда я об этом
даже не думал, я всегда брал ее с собой на самые рискованные вылазки... И
мы всегда возвращались вместе. Всегда. Даже в тот самый последний раз...
Вот как раз то, что мне сейчас необходимо. Это полная уверенность,
что моя жизнь уже давно не принадлежит мне. Она принадлежит им - тем,
которые уже умерли, и тем, которые не должны больше умирать от рук
мовов...
Руки мовов, эти грязные липкие руки, никогда не знавшие работы,
привыкшие лишь к пистолету и стакану, умеющие лишь мучить и убивать... Вот
они тянутся к моему горлу... Их сотни, тысячи, они по локоть в крови...
Вот они уже сжимаются на моем горле и я не могу дышать... На меня
наплывают их лица, тупые и безжалостные, кривятся их рты, пускающие слюни
и ухмыляющиеся, предвкушающие садистское удовлетворение от чужой боли. Я
хочу оттолкнуть их, но не могу найти собственных рук, я не чувствую их, но
знаю, что они должны быть, ведь я совсем недавно держал в них
информационный обруч... А вокруг темнота и тишина, ничего не вижу и не
слышу, и чувствую лишь тупую боль в позвоночнике. Эта боль разливается по
всему телу, и мне кажется, что это тело огромно, потому что боль
чувствуется даже в отдалении за несколько километров от позвоночника,
который превратился в раскаленный стержень...
Ловушка! Я все-таки попал в ловушку! В простую, бесхитростную,
незатейливую, уже неоднократно обойденную, но от этого ничуть не