"Эдуард Лимонов. Эксцессы" - читать интересную книгу автора

словами. Она послушно занюхала кокаин Ричарда и, улыбнувшись, протянула
лошадь в рамочке мне.
"Хотите, сосед?" - спросила она.
"Эдвард живет в Париже, - объявил на некоторое время освободившийся от
щупальцев спрута-телефона Жигулин. - Он - писатель".
"Как вам нравятся парижские женщины? - спросила Эвелин и повернулась ко
мне. - Я - француженка".
Кое-какие парижские женщины мне нравятся. Она мне не понравилась. Прежде
всего она была стара. Когда-то, лет десять тому назад или даже пять, она, я
думаю, была очень ничего. Теперь же, увы, слишком мелкие ее черты,
пообносившись в жизненных бурях, выглядели... пообносившимися в жизненных
бурях. Я отметил про себя сходство ее лица, шеи и особенно ужасных рук со
старым замшевым костюмом. Со временем вытирается замша на лацканах, по
периметру карманов, на всех выдающихся частях. Впрочем, подумал я,
пристально взглянув на ее узкую юбку, пизда у нее, безусловно, ничем не
хуже других пизд.
Она поймала мой взгляд, направленный своим острием в район ее пизды, и, я
думаю, поняла и ответила, как мне показалось, благодарным взглядом. Затем
она быстро встала и прошлась по комнате. Уже объявивший нам, что у него нет
больше травы, Ричард извлек откуда-то новый пакетик, свернул джойнт и
передал его Эвелин. Эвелин повертела джойнт в руке, недоуменно глядя на
него, потом подошла ко мне и вручила джойнт мне: "Я не курю траву".
Я взял джойнт, закурил, Эвелин сделала еще несколько кругов по залу и,
спросив разрешения у Жигулина: "Можно я позвоню?" - присела у телефона.
"Луис? - сказала она. - Слушай, я не смогу сегодня появиться, давай
перенесем все на завтра? ОК? Тэйк кэр. Да. Да. Я сказала "да". - Она
встала и опять кругами пошла вдоль стен по периметру зала. Я отметил, что в
профиль ее лицо напоминает усохшую птичью головку. Носик вперед, острые
линии у клюва, резкие набухшие мешочки у глаз. Но бронзаж, о мои французы,
лицо ее покрывал прекрасный бронзаж, что еще более сближало Эвелин с
подержанным замшевым костюмом.
Подергавшись, после еще десятка кругов по апартменту она вновь уселась
рядом со мной, покопалась в обширной сумке и, достав оттуда большую
таблетку, быстро проглотила ее. Заметив мой взгляд, спросила: "Хотите
квайлюд?" "Хочу", - согласился я. И проглотил протянутый мне квайлюд. "Вы
так и не ответили, нравятся ли вам парижанки", - смеясь, сказала она,
нервно выискивая нечто в моем лице. Я понял сигнал: "Меня редко ебут сейчас,
и если ебут, то не те, кого бы я сама хотела".
Я сказал: "Да, французские женщины мне нравятся", - и послал ей сигнал:
"Я тебя выебу, если хочешь, я хороший... Но не рассчитывай на многое.
Рассчитывай на одну ночь, хорошо?"
Она углубилась в подробное объяснение того, почему, по ее мнению,
французские женщины лучше американок, я ей что-то отвечал, но все это уже
не имело значения, потому что мы были согласны позже встретиться, как
животные, в одной постели. И когда спустя какое-то количество минут
обнаружилось, что она сидит, прижавшись ко мне спиной и плечом, а моя рука
пропущена вокруг ее талии и ладонь покоится на ее животе, от которого
сквозь юбку в мою ладонь впитывается жар, я не удивился. Она беседовала с
Ричардом, и толстый юноша тоже не удивлялся. По ядовитым губам худенького
Жигулина иногда пробегала легкая усмешка, когда он глядел на меня и драг-