"Эдуард Лимонов. Мой лейтенант" - читать интересную книгу автора

я здесь, на Коломбус-авеню". "Приезжай", - сказала она обрадованно. - "В
шесть часов я как раз возвращаюсь с работы. Только не бойся, я теперь живу
на авеню Си".
Я не думал о ее пизде, когда ехал к ней, я думал о тех пиздах, с которыми
она меня свяжет. У нее всегда были какие-то.
Не всех можно посылать на хуй на улице. Не скажи этого группе молодой
пуэрто-риканской шпаны, ни в коем случае. Им следует отказать вежливо, но
смело, без дрожания речи и лица. С достоинством. Но отдельную личность,
даже и латиноамериканского происхождения, можно порой послать. Тем более
если это человек около пятидесяти лет, и хотя и зловещего вида, но только
для непосвященного наблюдателя, разумеется... Посвященному же всегда ясно,
что он обычный вымогатель. Они хвалятся, что у них горячая кровь, но у меня
тоже. Я его послал, когда он обратился ко мне на 13-й улице и Первой авеню.
"Фак оф!" - Он и отстал уныло.
"Ничего, обойдешься", - подумал я. Наверное, я изменился за время моей
европейской жизни, в лице, очевидно, появилась интеллигентская, что ли,
слабость, опять стали просить денег на улицах. Когда жил здесь - не
просили, понимали, что хуй дам.
Я знаю, что Первая авеню как бы граница. Была, во всяком случае. Фронтир,
так сказать. Дальше обычно начинались степи - земли дикарей, особо опасные
территории, заселенные враждебными племенами, которые жили по иным законам,
нежели цивилизованный мир, а то и вовсе без законов. Посему я собрался,
сделал равнодушно-свирепое лицо. с каковым прожил в свое время в Нью-Йорке
больше пяти лет подряд, и пересек фронтир. Ничего особенного не произошло
Заборы и стены забытых всем миром и давно эвакуированных учреждений,
обильно татуированные местными племенами, сменялись и перемежались жилыми
зданиями, у входов в которые, среди куч разлагающегося на августовском
солнце мусора, сидели пуэрто-риканские и доминиканские семьи. Их энергичные
дети бегали, кричали и резвились на видавших виды камнях и асфальте всех
этих авеню А, Би и, наконец, Си и прилегающих пересекающих их улиц. Вонь
была та же, тошнотворная нью-йоркская мусорная жижа затекла так глубоко в
щели тротуаров, что ее не смывали и обильные нью-йоркские дожди. "Этот
город невозможно будет продезинфицировать даже если кто-нибудь и получит
однажды чрезвычайные полномочия сделать это", - подумал я. И так как
никаких видимых опасностей как будто не было вблизи, я отвлекся. Я шел себе
и думал о том, кого мне даст Даян сегодня позже к вечеру.
У ее дома, вполне сносного, окрашенного частью в зеленую, частью в
голубую масляную облупившуюся краску, как и у других домов, сидело с
десяток сморщенных аборигенов, и между выброшенными на улицу несколькими
старыми рефрижераторами с распахнутыми дверцами дети играли в прятки.
Старый китаец в удобных тапочках вез что-то в коляске. Может быть, опиум
или героин.
Аборигены сидели плотным строем на ступеньках, ведущих внутрь дома,
потому мне пришлось без церемоний почти перешагнуть через нескольких из
них. Они с любопытством обратили на меня свои тусклые взоры. Уже в подъезде
я услышал, как они залопотали там сзади по-испански. Ясное дело, обсуждают,
к кому же я иду. Обидеться на акт перешагивания они не могут, рожденные в
варварстве и грубости, они только грубость и понимают.
В холле стояла тошнотворная вонь, какая обычно накапливается в домах, где
уже без перерыва лет сто подряд живут бедные люди. Нижний Ист-Сайд, что вы