"Эдуард Лимонов. Чужой в незнакомом городе" - читать интересную книгу автора

консервами, привозимыми на кораблях из Европы. Попросил еще Гиннес, встал и
поднялся по крутой широкой лестнице вверх, в туалет. На лестничной площадке
туалет-вумэн похожая на королеву Элизабэф-2 беседовала с посетителем
туалета, похожим на Макс фон Зюдоф. На застланном свежей скатертью столе
стояла высокая ваза с монетами. Туалет был неуместно ярко освещен, словно
праздничная зала. Местных монет у меня еще не было, лишь большие билеты
полученные в Париже. Отправляясь в туалет я верил что в заднем кармане у
меня остались парижские франки, однако их в упомянутом кармане не
обнаружилось. Чувствуя себя преступником, я вышел и не глядя на Элизабэф-2 и
Макс фон Зюдоф гордо прошествовал мимо. Они сопроводили мой проход
стерильным молчанием. Но не бросились за мной.
Детали, подобные вышеприведенным, если вы находитесь в городе, жители
которого говорят на незнакомом языке, служат знаками, символами-заменителями
звукового общения. Холодный взгляд. Презрительное движение. Непонимающий
взгляд... Со мною всем приходится трудно, не только жителям незнакомых
городов. Обыкновенно хорошо остриженный, ботинки всегда начищены,
странновато, но не экстремистски одетый в костюмы, я не выгляжу классическим
"marginal"*, и в то же время населениям сразу становится ясно, что вот -
чужой. Не турок, не югослав, не араб, не хиппи, - чужой нового, неизвестного
им племени, может быть первый чужой племени грозящего им бедою в будущем?
Так одинокий конный монгол на холме над русским городом, постоял и исчез, но
через несколько лет явилось на тот холм полмиллиона монголов. Я и город
коротко поговорили лишь о Гиннесе и сосэджэс, - состоялся первый невинный
торговый обмен.
______________
* Marginal. От marge - на краю, на поле (франц.). Человек, не
принадлежащий к основным классам общества, outsider.

В баре Альфатиатэротедя меня ждала Мириамм в компании радиожурналистки.
Радиожурналистка крутила желтыми пальцами сигареты с помощью машинки (можно
всегда точно определить возраст крутящих сигареты машинкой. Их 20 лет
приходятся на конец шестидесятых годов) и пила виски-стрэйт. Мириамм пила
джин-стрэйт. Позднее я и радиожурналистка поднялись в "315" и, водрузив
тяжелый профессиональный магнитофон на стол, использовав все содержимое
мини-бара, соорудили интервью. Но интервью с радиожурналисткой также как и
последующий вечер, обед с бородачом-профессором, мой визит с ним в три
бара, - находятся за пределами моих отношений с незнакомым городом, посему я
их опускаю. Также как и мое чрезвычайно наглое и удачное выступление на
book-fair (в паре с бородачом), также как и встречу с издателем моих книг на
языке этой (и соседней) страны, и прочие встречи с людьми.
Мириамм обмолвилась, что не весь город напоминает только что
отремонтированные Елисейские Поля, откуда выселили в концентрационные лагеря
всех арабов и ходят степенно лишь белые люди. Что, если я пойду, например, в
направлении Миндэрброэде-рсруи и дальше, то там я найду и несвежие дома, и
несвежих, если хочу, людей. На следующий день, откричав свое время на
бук-фэр, в двух тишорт, в розовой (цвета поросятины) кашемировой рубашке с
зелеными манжетами и воротником, черный костюм рокера, я пошел... Еще вполне
великолепная Хидэветтэрстраат впала в Синт-катэлижнэвест , и уже на ней
великолепие сменилось скромностью и безлюдностью. Бок крупного
храма-бегемота был частично лишен кожи штукатурки, и виден был красный