"Борис Викторович Липатов. Блеф (Авантюрно-фантастический роман) " - читать интересную книгу автора

настоящего человека. Мне становится бесконечно отраден его не совсем
безукоризненный костюм, растопыренные книгами карманы, йодные пятна на
местах бритвенных порезов. Ясно, ему всюду удобно и хорошо.
-- Ну, вот, -- говорит он таким тоном, точно и на самом деле: "ну, вот".
Конечно, мы немедленно здороваемся. -- Моё имя Ли. Рис Уильки Ли. Я знаю
мистера Бориса. Я заметил его невыразимый почерк и не удержался, чтобы...
Потом он рассказывает, как был в девятнадцатом году в Сибири, работал в
Вильсоновской комиссии, отвозил чехов на родину и сейчас болтается в Европе,
пока не выйдут все доллары, за которыми надо будет ехать на родину. В Сибири
встретил Бориса и т.д.
Итак, я пишу предисловие к книге мбего случайного знакомца. В этом не
кроется какое-либо открытие новых литературных форм, неизведанных творческих
пампасов, это только предупреждение: сейчас в литературную дверь войдёт
забавный человек, познакомьтесь, честное слово забавный человек этот Рис
Уильки Ли...
Мы сидели на веранде и пили кофе; мой американец весьма терпимо
путешествовал по русскому языку -- разговор не был обременителен, человек
прыгал, как кузнечик, по своему прошлому и кончил тем, что объявил о своём
желании написать роман.
Я взглянул на его проседь и почувствовал досаду. Ужасно неприятен
человек, потерпевший, как видно, жестокую неудачу в своих прошлых начинаниях
и теперь намеревающийся попробовать себя в литературе. Но мистер Ли
чистосердечно спрашивает меня, как собственно делаются романы, -- может, не
стоит и приниматься, кроме того, он не выбрал ещё, писать ли роман или
заняться приготовлениями пуговиц из человеческих отбросов?..
Я вздохнул свободнее. Передо мной сидел старый ребёнок. Во всяком случае
это не был опасный случай графомании.
Через восемь чашек кофе он начал развивать передо мной проект постройки
пуговичных фабрик при воинских казармах. Гигантский размах мысли мистера Ли
добирался уже до концессий... При этом по лицу было видно, что он думает
совершенно о другом. Мне стало ясно одно : мистер Ли ничему не верит и
никогда не верил и его жизнь скрашена единственно неверием. Он выдумщик,
переставляющий понятия и вещи и находящий в том высшее удовлетворение.
Мы расстались в тот же вечер и больше не встречались. И вдруг передо
мной его книга. Ли остался верен себе. Выдумщик не дал жить художнику. Перед
нами звонкий безудержный фельетон, и, чего нельзя не заметить, вещица с
перцем.

Алексей Толстой.



Неувядаемому имени Уильяма-Сиднея
Портера (О'Генри) в память дней,
недель, месяцев и лет совместной
несвободы -- иначе срочного тюремного
заключения -- почтительно посвящает
автор.
San-Francisco, 1818, Sutter-Street.