"Виль Владимирович Липатов. Стрежень " - читать интересную книгу автораврачом, может быть, защитит диссертацию и станет ученым. Упорства и воли у
нее хватит. Виктории было десять лёт, она училась в третьем классе, когда однажды учащиеся остались после уроков делать елочные игрушки, которых тогда мало было в магазинах. Молоденькая учительница поставила перед ними крохотного длинноносого Буратино. Он глядел на ребят бесстрастным, холодным взглядом. "Каждый должен сделать по одному Буратино", - сказала учительница. Виктория посмотрела на модельку, аккуратно нарезала палочки для ног и рук, лицо сделала из картона, взяла краски и нарисовала губы, брови, розовые щеки. Когда Буратино был готов, учительница похвалила: "В точности как из магазина! Молодец, Виктория!" Буратино был действительно очень похож на купленного в магазине - глядел на свет божий бесстрастными, холодными глазами. Никто больше из ребят не мог сделать такого, хотя и у других были хорошие. Но они имели другое выражение лица: у одних игрушка была веселой, у других - лукавой, у третьих - грустной, у четвертых - дерзкой. Только у Виктории Буратино был точно как в магазине! Именно этот случай вспоминается Виктории, когда она думает о своем сегодняшнем подвиге. Да, еще в детстве у нее были воля, настойчивость, характер! - Решено! - звонко говорит Виктория. Она не может останавливаться на полпути: это расслабляет волю. Нет, она доведет до конца дело с газетной заметкой. После того что случилось с ней сегодня, после победы над разбушевавшейся стихией, Виктория не может промолчать. Пусть рыбаки думают о ней все, что им угодно, но она должна быть непреклонной - для самой себя. Виктории хочется петь. - Мой жребий брошен! - поет она на мотив оперы (какой - она не помнит) и выходит из землянки. - Мой жребий брошен! - поет Виктория, шагая прямо на тетку Анисью. - Возврата нет! - Это чего заверещала? - интересуется тетка Анисья, удивленная тем, что обычно строгая, гордая девушка ведет себя сегодня явно несолидно. - Что это с тобой, девонька? Ты, часом, не сказилась? - Нет, нет, я не сказилась! - поет Виктория. - Ничуть! А в общем-то, не ваше дело-о-о-о! Не ваше дело-о-о-о-о! - Шибко грамотная! Ты объясни путем! - обижается Анисья. - Я сплетниц не л-л-л-лю-б-лю! - проходя мимо нее, поет Виктория. - Шилохвостка! - ругается повариха, но сама понимает, что уж кто-кто, а Виктория Перелыгина не шилохвостка, нет, совсем не похожа она на тех вертлявых и пустячных барышень, которых таким словом называют в Нарыме. Она не легкомысленна, не кокетлива, не носит узких брючек, не мажется помадой и пудрой. Виктория и без того красивая - тоненькая, стройная, белолицая. Нет, Виктория не шилохвостка! А кто же? Батюшки-светы, как это она, Анисья, не может найти слово? Господи, помилуй! Это как же так, что даже обругать Викторию тетка Анисья не может? Повариха огорченно всплескивает руками, и вместе с этим всплеском находится слово. - Зануда! - обрадованно кричит тетка Анисья, но Виктория уже не слышит ее: стоит на берегу, наблюдая, как рыбаки тянут тяжелый, мокрый невод. Над Обью серо и холодно, дождь льет, словно нанялся и старается на совесть; в тальниках журчат ручьи, корни подмыты, выпирают, под осокорями |
|
|