"Виль Владимирович Липатов. Стрежень " - читать интересную книгу автора

врачом, может быть, защитит диссертацию и станет ученым. Упорства и воли у
нее хватит.
Виктории было десять лёт, она училась в третьем классе, когда однажды
учащиеся остались после уроков делать елочные игрушки, которых тогда мало
было в магазинах. Молоденькая учительница поставила перед ними крохотного
длинноносого Буратино. Он глядел на ребят бесстрастным, холодным взглядом.
"Каждый должен сделать по одному Буратино", - сказала учительница.
Виктория посмотрела на модельку, аккуратно нарезала палочки для ног и
рук, лицо сделала из картона, взяла краски и нарисовала губы, брови, розовые
щеки. Когда Буратино был готов, учительница похвалила: "В точности как из
магазина! Молодец, Виктория!"
Буратино был действительно очень похож на купленного в магазине -
глядел на свет божий бесстрастными, холодными глазами. Никто больше из ребят
не мог сделать такого, хотя и у других были хорошие. Но они имели другое
выражение лица: у одних игрушка была веселой, у других - лукавой, у
третьих - грустной, у четвертых - дерзкой. Только у Виктории Буратино был
точно как в магазине!
Именно этот случай вспоминается Виктории, когда она думает о своем
сегодняшнем подвиге. Да, еще в детстве у нее были воля, настойчивость,
характер!
- Решено! - звонко говорит Виктория. Она не может останавливаться на
полпути: это расслабляет волю. Нет, она доведет до конца дело с газетной
заметкой. После того что случилось с ней сегодня, после победы над
разбушевавшейся стихией, Виктория не может промолчать. Пусть рыбаки думают о
ней все, что им угодно, но она должна быть непреклонной - для самой себя.
Подачек ей не нужно, жалости - тоже.
Виктории хочется петь.
- Мой жребий брошен! - поет она на мотив оперы (какой - она не помнит)
и выходит из землянки. - Мой жребий брошен! - поет Виктория, шагая прямо на
тетку Анисью. - Возврата нет!
- Это чего заверещала? - интересуется тетка Анисья, удивленная тем, что
обычно строгая, гордая девушка ведет себя сегодня явно несолидно. - Что это
с тобой, девонька? Ты, часом, не сказилась?
- Нет, нет, я не сказилась! - поет Виктория. - Ничуть! А в общем-то, не
ваше дело-о-о-о! Не ваше дело-о-о-о-о!
- Шибко грамотная! Ты объясни путем! - обижается Анисья.
- Я сплетниц не л-л-л-лю-б-лю! - проходя мимо нее, поет Виктория.
- Шилохвостка! - ругается повариха, но сама понимает, что уж кто-кто, а
Виктория Перелыгина не шилохвостка, нет, совсем не похожа она на тех
вертлявых и пустячных барышень, которых таким словом называют в Нарыме. Она
не легкомысленна, не кокетлива, не носит узких брючек, не мажется помадой и
пудрой. Виктория и без того красивая - тоненькая, стройная, белолицая. Нет,
Виктория не шилохвостка! А кто же? Батюшки-светы, как это она, Анисья, не
может найти слово? Господи, помилуй! Это как же так, что даже обругать
Викторию тетка Анисья не может? Повариха огорченно всплескивает руками, и
вместе с этим всплеском находится слово. - Зануда! - обрадованно кричит
тетка Анисья, но Виктория уже не слышит ее: стоит на берегу, наблюдая, как
рыбаки тянут тяжелый, мокрый невод.
Над Обью серо и холодно, дождь льет, словно нанялся и старается на
совесть; в тальниках журчат ручьи, корни подмыты, выпирают, под осокорями