"Виль Липатов. Глухая Мята (повесть) " - читать интересную книгу автора

сала. Алюминиевые чашки бренчат весело.
Причесавшись перед осколочком зеркала, лесозаготовители чинно садятся
за стол.
После завтрака лесозаготовители сразу же выходят из барака. Они в
кирзовых сапогах, замасленных телогрейках, высоких зимних шапках из
собачины. Со спины только по росту можно отличить лесозаготовителей, и
походка тоже одинаковая - медвежья, вразвалочку, плечи опущены под грузом
топоров и пил, шаг не быстрый, но широкий, биркий, как говорят нарымчане.
Емкое слово - биркий. Так говорят о ягоде, крупной, удобной для
сбора, - биркая ягода; так говорят о хорошо отточенном топоре - биркий,
берет много; о скаредном, прижимистом человеке - биркий, все в дом тянет.
Язык нарымчан плавен, нетороплив, широк и емок, как их походка бывалых
охотников, рыбаков, ягодников. Непонятен порой язык нарымчан пришлым людям.
"Выкуковала противень я, бабоньки!" - похваляется нарымская женщина вечером
подругам, и трудно понять, что говорит она: "Выпросила противень". Через
десяток слов опять бисером высыпает женщина: "И ведь до чего Дунька
верещага, до чего взрачная! Улещивает ее, бабоньки, гладкомаз-то этот,
гоношится вокруг!" И понимать ее надобно так: "До чего Дунька языкастая, до
чего красивая! Уговаривает ее льстивый, вкрадчивый человек, вертится вокруг
нее!"
До боли жалко, что в последние годы скудеет, линяет русский язык -
железкой брякает в нем твердое канцелярское слово, булькает иностранный
слог, запутанным переплетением коряжатся составные, вроде русские, а на слух
иностранные слова - хлебозаготовки, сельхозотдел, стогометальный агрегат.
Бирко идут лесозаготовители.
Солнце еще не вставало, но по верхушкам сосен, желтые, бегут
наперегонки блики, предвещая ранний и ясный восход... Она все-таки берет
свое, поздняя и холодная нарымская весна! Ничего, что после двух теплых дней
бушевали метели, падал сухой снег, ничего, что пуржило по-зимнему, - черный
глазок обнажившейся земли с ожиданием смотрит в небо. Везде оставила след
весна - на соснах, на снегу, на осевших взгорках. И уж не может зима
перебить солодкий, настоявшийся на разогревшемся иглопаде дух весны -
поднимается от земли, кружит голову. С праздничным звоном падают,
разбиваются вдребезги о твердую землю стеклянные сосульки и звучат долго...
Мартовский весенний день рождается в Глухой Мяте.
Проверещала, пробалабонила сорока, и лесозаговители рассмеялись -
болтливая птица предупреждала о появлении людей холодные, застывшие
тракторы... Машины стоят на заснеженной поляне, печально сутулятся
горбатинами погрузочных щитов. Косолапые гусеницы виновато подобраны: вот,
дескать, молчим, извините! Одиноки, заброшены машины - ждут не дождутся
прихода людей, чтобы ожить, потеплеть, и люди ускоряют шаги, на ходу
скидывают телогрейки и тоже виновато спешат к тракторам - вот, дескать,
спали, отдыхали, извиняйте! Но только двух человек близко подпускают
машины - Георгия Ракова и Федора Титова. От этого они важничают, суровеют,
не идут, а торопливо вышагивают - нет, бегут! - отдаленные от товарищей
молчаливой привязанностью тракторов. Машины перед ними охотно открывают
двери кабин, капоты, полные доверчивости обнажаются - знаем вас, помним,
уверены, что нежны, чутки ваши руки! Смело, без колебаний, как опытные
хирурги в человеческую грудь, забираются водители в тракторы, ощупывают
переплеты кровеносных сосудов, клапанов, вторгаются в неразбериху