"Виль Липатов. Глухая Мята (повесть) " - читать интересную книгу автора

- Вы почему же не сказали, Никита Федорович?
- Без надобности! - отмахнулся Борщев. - В моем возрасте, парень, в
день рождения надо не радоваться, а волком выть!
Однако "выть волком" не стал, а когда связь с леспромхозом внезапно
прервалась, забыв о дне рождения, рассказал Удочкину о нескольких случаях из
жизни, при которых вот так же прерывалась связь и от этого происходили
невероятные вещи. Он умненько щурился, сучил шершавыми пальцами,
оглушительно хлопал себя руками по коленкам. Потом Виктор и Борис заявили,
что связи больше не будет, и Никита Федорович подсел к радиостанции,
запрятав руки за спину, чтобы невзначай не прикоснуться к чему-нибудь;
больше часа разглядывал ее, стараясь вникнуть в устройство. На лице старика
стыло жгучее, детское любопытство.
- Не кумекаю! - сдался он. - Ум не проникает!
Зато в дела Глухой Мяты ум Никиты Федоровича проникает, и незаметно
сложилось так, что бригадир в серьезных случаях обязательно советуется с
Борщевым. Сегодня он предлагает ему:
- Пройдемтесь, Никита Федорович. Хочу семенник выбрать...
И вот они шагают вдоль лесосеки - высокий бригадир впереди, Борщев
катышком - чуть сзади. Оба, сосредоточенные, считают шаги.
- Сто сорок! - останавливается Семенов.
- У меня, парнишша, сто шестьдесят, но дело не в этом, дело в другом -
команда, что ли, была семенник оставлять или сам выдумал?
- Сам!
- Это, как говорится, правильно. Хоть и заливной, болящий лес, а ты -
по-хозяйски, - одобрительно взмахивает светлыми ресничками Никита
Федорович. - Поворачивай! Видишь сосну? Она и есть. Лучшего семенника сроду
не найти. Шагай, Григорьевич!
Они идут к высокой, кронистой сосне - широкая в корню, расплывчатая
посередине, тонкая вершиной, высится она посередь небольшой поляны. Крепкие
корни - в две мужские руки - мощно и широко уходят в землю. До колен, до
юбки кроны, дерево покрыто свежей корой - ни старческой черноты, ни трещин
на ней; тонкая, как папиросная бумага, пленка покрывает ствол. Прижмешься к
ней щекой - ласково - гладкая. В кроне дерева как в шатре - уютно и
сумрачно.
Даже в июльский жаркий день, когда ни ветерка, ни струйки марева над
тайгой, легко и плавно колеблются ветки сосен. От непрерывного шевеления их,
от бега зеленой волны у человека, забравшегося на вершину дерева, кружится
голова, сердце замирает - вершина раскачивается. Но если преодолеть страх,
пообвыкнуть, то приходит такое чувство, какое, вероятно, испытывает птица:
кажется человеку, что сосна плывет, рассекает волны зеленого моря, и нет
конца этому движению, и нет конца ощущению полета под синим небом.
Волнуется, струится зеленое море. Забывает человек о земле, скрытой ветвями,
думается ему, что нет в мире ничего, кроме гудящей тайги.
По-другому человек понимает тайгу, если увидит ее с вершины высокой
сосны. Поглядев на залитое солнцем зеленое море, напитавшись запахом
верховых ветров, забывает он о сумрачных тенях, бродящих внизу, о ветрах,
заплутавшихся среди сосен. На всю жизнь останется у человека воспоминание о
тайге, как о море, пронизанном светом, навечно запомнится птичий полет над
верхотинами сосен, и не останется в этих воспоминаниях места глухоямине
низовой тайги.