"Виль Липатов. Деньги" - читать интересную книгу автора

если бы в самый разгар событий в квартире не появилась та дворничиха,
которой оставляла "на догляд" бутылки Макарьевна и с которой имела
продолжительные беседы. Дворничиха без удивления сказала:
- Ну, я так и поняла... Надо сообщить дочери, у меня и телефончик
имеется...
Часа через два у изголовья умершей собрались дочь, внук - мужчина
средних лет - и внучка с девочкой лет шести. Это была правнучка Макарьевны.
Дочь Вера беззвучно плакала. Дворничиха сказала:
- Господи, а ведь жила-то как! Утром чаек, в обед порция госпельменей,
вечером обратно чаек, - и вдруг заголосила по-бабьему, но никто дворничиху
не поддержал, и опять стало тихо в четвертой комнате. Дочь Вера сквозь слезы
смотрела на сберегательные книжки, увидела, что мать сохранила от них тайну
отцовского вклада, когда-то переведенного на бессрочное пользование жене.
Шестьдесят восьмой год! Именно в эти годы сын и внук Ярослав работал в
котельных, чтобы учиться в институте; шестьдесят восьмой год - дочь собирала
взаймы по десятке, чтобы внести вступительный пай на трехкомнатную квартиру.
А семидесятый год - год свадьбы Люси. В какие долги они опять залезли, но
все прошло прекрасно, ничуть не хуже, чем у других людей.
Дочь, родная дочь только плакала и ничего не могла объяснить, так как
все прошлые события назревали медленно, но неотвратимо. Дочь принесла с
базара связку грибов за семь рублей, а надо было за пять - рассердившись,
мать запирается на два-три дня в своей комнате-клетушке. В конце каждого
месяца мать выходила с ученической тетрадью в руках: здесь переплачено,
этого покупать не надо было, без этого можно обойтись - не баре! Возникали
ссоры, но не такие ссоры, чтобы можно было всерьез огорчаться. Милые
бранятся, только тешатся. Но это годилось только для Веры, мать же
предпринимала решительные меры: клевеща на всю родню, обивала пороги
райисполкомов, пока не выбила комнату с подселением.
Ушла из дома мать поздним вечером, ни с кем не попрощавшись, никому не
улыбнулась и - словно в воду канула. Первые годы хоть иногда звонила по
телефону, интересовалась, живы ли, здоровы ли, но никогда и никого не
пригласила к себе. Потом и это кончилось... Лежала под простыней на столе
еще вовсе не старая по годам женщина, добровольно ушедшая от домашнего очага
и его тепла, добровольно лишившая и себя самое сытой спокойной старости:
восемьдесят шесть рублей пенсии.
С чего все это началось? С неверия ли в родную дочь или с неверия в
человеческое добро? Может быть, это был старческий психоз, достигший
интенсивности шекспировской страсти, просто-напросто болезнь. А может
быть... Неужели в умершей жила та власть золотого тельца, оковы которого мы
разорвали в семнадцатом году?
Макарьевна умерла. Нет необходимости называть ее фамилию, хотя бы из
сочувствия к родне.
Огорчившись, погрустим над человеком, имеющим все для спокойной и
здоровой старости и так печально ушедшем.