"Виль Липатов. Когда деревья не умирают" - читать интересную книгу автора

городском парке; долго - недели - Валентин Динабургский знакомится в лицо с
каждым деревом, судьба которых была подобна его собственной. Деревья парка
тоже воевали, тоже получали ранения, тоже лечились и выздоравливали. От зари
до полуночи Валентин Динабургский с помощниками, подобно медсестрам, дежурят
возле еще больных деревьев, пуще глаза берегут молодые, но уже буйные
саженцы.
Это были хорошие годы: парк разрастался, стихи писались, горожане
охотно ходили в парк, и уже считалось чрезвычайным происшествием, если
какой-нибудь пьяный убийца поднимал руку на зеленую ветвь дерева, и это, как
поговаривали, объяснялось тем, что в любое время суток из-за дерева мог
неожиданно выйти человек двухметрового роста и... Нет, страха перед
директором парка не было, а просто не было сил видеть, какой болью за дерево
отуманятся его глаза, какая скорбь осутулит атлетические плечи, и пьяный
убийца трезвел, и трепетал от страха, и пятился, чтобы уже никогда не
вернуться в парк или прийти в него другим человеком. В эти благополучные дни
перо ученической ручки выводило: "Брат мой и друг мой, обстрелянный лес!
Ты - ратная слава России. В тебе растворяюсь до капельки весь, сильней
становлюсь и красивей!"
Человек не суеверный, Валентин Динабургский как-то вернулся домой, не
снимая армейского зеленого плаща, заглянул в комнату.
- А ты знаешь, Наталья, - сказал он жене, - у меня сегодня хоть
небольшой, но праздник... Старик Лавров, которому недавно исполнилось
восемьдесят два, торжественно сказал: "Такого красивого парка в Брянске
никогда не было!" Каково?
Несчастье не заставило себя долго ждать: прошло не более недели, как
простоволосый, постаревший, скорбный, словно на похоронах близкого человека,
Валентин Динабургский стоял подле могучего вяза, листья которого начали
желтеть и свертываться в трубочку в разгар прекрасного, обещающим быть
урожайным лета. Директор парка к этому скорбному дню прочел десятки
специальных книг о жизни деревьев и в консультации не нуждался. Дерево
поразила голландская болезнь, которая в начале пятидесятых годов стригущим
лишаем уничтожала леса центральной части России. Удар был нанесен по
деревьям семейства ильмовых - вяз, берест, карагач, сам ильм. Требовалось
всего два коротких года, чтобы огромный вяз, начиная с вершины, потерял всю
кору и превратился в сухостой - страшное подобие дерева, в дерево из
кошмарного сна. Ильмовые обречены, так как против голландской болезни, или
микоза сосудов, вызванного несовершенным грибом, наука не знает действенного
средства.
Это были трудные годы: погибшие вязы спиливали по ночам, в тайне от
горожан, раскорчевывали, высаживали молодые липы, рябины, широколистные
клены, березы, но это была не равноценная замена; под пером ученической
ручки рождались строки о войне, смерти, бренности мира: "...не хочется
верить, что атом урана затем приручили люди, чтобы оставить в звездном
тумане Землю с обугленной грудью..." Офицер, храбрый воин, Валентин
Динабургский временами терял веру, отчаивался, короткие летние ночи были
наполнены кошмаром - погибающие деревья протягивали голые ветви, молили о
спасении. Минуты слабости и отчаяния сменялись верой, кипучей деятельностью,
жизнь была подчинена единственному: спасению деревьев. Книги, переписка с
учеными, сотни километров, нахоженных по аллеям парка в мучительных
раздумьях. Постепенно вступал в свои права закон, существующий только для