"Виль Липатов. Шестеро" - читать интересную книгу автора

водители подошли к машине, уже улыбался - немного криво и неуверенно.
- Карамболь, граждане, маленькая неувязочка. - Он немного помедлил,
словно ждал, покажется ли из кабины Свирин, и продолжал весело: - Все в
порядке, ребята! Давай по машинам! Время нечего тратить! Давай, давай!
Это уже был прежний Гулин - тот, что шутил с молодой женщиной, рубил
завал, толково и умело распоряжался на стоянке: опять весело щурились его
глаза, смеялся рот, стройная фигура полна энергии, движения, ловкости.
- Давай, ребята, по машинам!
И трактористы послушались его, завернули назад, посмеиваясь над
случившимся. Надо же так! Чуть не завалились в овраг, было бы работы всем.
Старший Захаренко ворчал:
- Як маленькие, а мы потом расхлебывай. Легка работа - дизеля из оврага
таскать. Тросы размотай, зацепи, зачокеруй да потом обратно - собери,
сверни.
- Заснули, та и вся недолга, - вмешался младший брат. - Горилка в
голову ударила. Этот Гулин насчет горилки не приведи боже! Наверное, еще
бутылка была спрятана.
Снова на север двинулись тракторы.
Прикрыв глаза, дремлет Свирин, но Гулина не обманешь - видит, как у
соседа изредка вздрагивают ноздри, дыхание неровное, тяжелое. Напряженно
думает Свирин, согнав на лбу две глубокие вертикальные морщины, но просвета
нет, нет определенности, к которой привык он за сорок лет жизни.
Вчера все было ясно: начальник отдела снабжения треста поручил ему
провести колонну машин в Зареченский леспромхоз, долго расспрашивал, знает
ли дорогу, а когда убедился, что знает, еще раз заглянул в какую-то бумажку
и облегченно вздохнул. "Так, значит, и будет!" Простым, понятным казалось
Свирину дальнейшее: поведут они машины по тайге логами, веретями, полями;
будут мерзнуть, если ударит мороз, бороться со снегом, если разгуляется
пурга, - все как обычно. Знакомо это Свирину, как половицы родного дома.
Теперь же сумятица мыслей. Сидит рядом чужой, незнакомый человек,
перекатывает в зубах папироску, то и дело косится на Свирина: не открыл ли
глаза, не повернулся ли? Неизвестно, какими путями забирает этот человек
его, свиринскую, волю в свои руки. Не верится теперь Свирину, что всего
десять минут назад невозмутимо-спокойное лицо Гулина плясало в гримасе
бешенства.
- Слушай, Свирин, - вдруг тихо говорит Гулин. - Ты не психуй. Я, брат,
погорячился. Да брось представляться - проснись!
Он шевелит Свирина за плечо. Ласково это прикосновение, но в то же
время требовательно, нетерпеливо. Быстро, точно захлебываясь, Гулин
продолжает:
- С детства я такой... Через свой характер много перенес. Не люблю,
когда надо мной командуют. Так не люблю, что сил нет. Я правду говорю,
Свирин, ты мне верь... - В голосе Гулина задушевность и печаль. Словно
жалуется он родному, близкому человеку и ждет от него таких слов, которые
сразу помогут, облегчат боль. - Я ведь себя не помню! Вот от души говорю,
Свирин. Себе не рад.
Он помолчал и добавил:
- Я ведь тебя и вправду мог задушить... - Ив этих словах прозвучала
новая нотка, как будто Гулин удивляется своей исключительности, но эта нотка
тонет в дружеской, требующей сочувствия жалобе: - Ты, брат Свирин, забудь