"Виль Липатов. Смерть Егора Сузуна" - читать интересную книгу автора

грустит, не в силах отойти. А солнце над ним желтое, и земля вокруг желтая,
и даже река, текущая в полукилометре от стройки, тоже катит желтые, как бы
песчаные волны.
"Нет раствора!" - со вздохом думает Егор Ильич, и ему вспоминается
утренний сон. Опять стоит перед глазами дурацкий семафор, опять на него
нельзя оглянуться, и думается, что семафор закрыт. Наверное, в тот самый
момент, когда Егор Ильич проходил под ним, потянулся витой трос, заскрипев,
опустил клюв - и нет теперь ходу поездам, и стынут длинные стальные рельсы,
и что из того, что Лорка Пшеницын шагает за Егором Ильичом, а разноцветный
автобус "Глебово - Песчанка" уже скрылся за поворотом? Опоздай Егор Ильич на
пять минут, Лорка уехал бы этим автобусом.
Надо считать, что Лорка Пшеницын уехал. Да, это его везет рейсовый
автобус "Глебово - Песчанка". Пройдет полчаса, и Лорка будет дома. Он
наденет черный тесный костюм, накрахмаленную рубашку, нацепит
галстук-бабочку и, вихлянувшись в последний раз перед зеркалом, развинченной
походкой выйдет из дому, кинув на прощанье матери: "Рано не жди,
родительница!"
О, Егор Ильич знает Лоркину походку!
Лорка идет так, словно у него нет ни одного сустава, точно он весь
резиновый. Лоб у Лорки глубокомысленно наморщен, левая рука в кармане, а
глаза... Глаза у Лорки страшноватые, хотя сам Лорка не знает об этом, -
когда на Лорке черный костюм и галстук-бабочка, глаза у него делаются
пустыми. Они ощупывают йоги проходящих женщин, с ленивой небрежностью
скользят по встречным мужчинам, в них загорается огонек, когда мимо
проносятся бесшумные лакированные автомобили.
Вынув руки из карманов, изогнувшись, держа тело колеблющимся пламенем
свечки, Лорка поднимается по ступеням в ресторан. Он небрежно кивает
швейцару, проходит в зал и останавливается в дверях, опершись на косяк.
Пристальным, несмущающимся взглядом Лорка окидывает публику - рано
загулявшие компании девушек, одиноко сидящих за столиками; глаза у него
опять пустые. Но вот Лорка замечает знакомых, улыбнувшись уголками губ,
вихляя, идет меж столиками. "Привет, синьоры!" - здоровается он с
приятелями. "Привет мордашкам!" - кланяется он девушкам в раздутых юбках. И
нет уже крана, кирпичной коробки дома на желтой земле. Нет того Лорки, что
умеет по невидимой ниточке класть кирпичи, ласковые шершавой тяжестью.
А фамилия Лорки - Пшеницын! Полазив по закоулкам памяти, Егор Ильич
вынимает на свет божий несколько человек с фамилией Пшеницын, расставив их
по годам и яркости воспоминаний, представляет лица, фигуры.
Первый из Пшеницыных носил красноармейский шлем и командовал вторым
взводом; раненный в руку, он неистово матерился, поминая бога и всех его
святых. Командовавший тогда ротой Егор Ильич свирепо закричал: "Не
лаяться!" - "Как так не лаяться! - удивился первый из Пшеницыных. - Ведь не
в левую же ранили, а в правую... Вот ежели бы в левую!" Тогда Егор Ильич
приказал: "Возьми наган в левую, продолжай действовать!" Первый из
Пшеницыных выполнил приказание, ушел со взводом в атаку. Они тогда выиграли
бой, а через несколько дней Егор Ильич случайно услышал, как первый из
Пшеницыных разносил в пух и прах красноармейцев: "Не лаяться! Моги лаяться
только тогда, когда совсем раненный... Когда убитый - вот тогда лайся!"
Второй из Пшеницыных командовал Егором Ильичом - был лысый, тихий,
очкастый; между боями он читал Маркса и изучал немецкий язык. Он говорил: