"Дмитрий Липскеров. Русское стаккато - британской матери" - читать интересную книгу авторапонимает!"
А немец хоть и держал глаза на мокром месте, вместе с тем и горд был. Это он придумал подать старику пятьсот марок, за все смертные грехи, им совершенные. Таким образом он ожидал психологического перевертыша, который сейчас и наблюдал. Пробил человечье в русском старике. Немец заговорил что-то непонятное для деда, наверное успокаивал; тому уже жена помогла перебраться на мягкий диван, и совершенно обессиленный старик просто сидел, что-то бубня под нос, и хозяина не слушал вовсе. А потом он попил горячего и сладкого какао, и вот из-за этого какао понял, что совсем старый стал. Лишь глубоким старикам дают горячее какао, думал он. В домах для престарелых... Он поднялся с дивана, еще раз сказал по-русски "простите", а по-немецки "ауфидерзейн", и, покачиваясь, вышел на улицу. - На Родину! - сказал. На прощание он лишь коротко взглянул на футляр с аккордеоном и медленно пошел под горку. Неожиданно в доме немцев опять раздались крики, дед оглянулся и увидел фрау, которая, стоя на крыльце, держала раскрытый футляр, откуда вываливались: запасный комплект дедовского нижнего белья, испорченные подтяжки и два кирпича белого цвета. - Не я это! - зашептал дед, стараясь идти быстрее. - Видит Бог, не я! Он шел, вжав плечи в шею, поглаживая рукой ордена Славы. "Ах, - догадался дед. - Азербайджанец это все подстроил! Украл носатый аккордеон!" Он шел вдоль Берлинской стены и думал, что теперь на инструменте играть будут азербайджанские дети. Или на части аккордеон разберут, в носы перламутр вставят... Ах, как нехорошо с немцем получилось!.. А Кольке теперь музицировать не на чем станет! Ничего, в рабочие пойдет, когда вырастет!.. Дошел до КПП и вдруг, глядя на колючую проволоку, слушая лай овчарок, понял, что до Родины всего тридцать шагов. Там же ГДР, обрадовался, глядя на ту сторону. Союзники наши, Варшавские! Они-то в беде не оставят! И вдруг дед, сам от себя не ожидая, прихрамывая, побежал через пограничную полосу. - Хальт! - закричали ему вслед. А он, словно спортсмен на последней своей дистанции, не ногами бежал, а душой, словно по воздуху летел или в воздух взмывал... Теперь и с другой стороны, родной, кричали такое же "хальт", и овчарки срывались с поводков... - Это я! - кричал навстречу. - Свой я!.. А потом его грудь прошила короткая автоматная очередь. Состояла она из трех выстрелов, и каждая из выпущенных пуль попала в свой орден Славы - прожгла аккуратную дыру. "Свои стреляют! - было последней мыслью старика. - Солдата убили..." Он подпрыгнул вверх и, уже умерев, падал на землю кучей костей и плоти, посреди которой, трепыхаясь, умирало сердце солдата. Через месяц власти ГДР разобрались в ситуации, составили психиатрический отчет и отослали деда вместе с бумажкой в цинковом гробу на |
|
|